Сибирские огни, 1924, № 2
кйнечНым устремлениям рабочего класса и не мешает его работе в текущий момент, той части, которая хранит в себе то об'ективно цен ное зерно, о котором речь шла выше, и которое не теряет значения с течением времени. Все, что есть в искусстве минувших эпох ценно го, здорового, крепкого—пролетариат должен использовать для себя, сделать своим, не взирая на то, кем были созданы эти культурные ценности и кто был их носителем, ибо искусство потому и искусство, что, возникая, как дань веку, оно служит будущему. Таков завет ленинизма в применении к искусству. Какими же внешними чертами должно обладать, по мнению Ле нина, современное искусство? По этому вопросу Ленин высказался только один раз. Это было, как пишет Л. Сосновский со слов т. Тарловского, при посещении Мос ковских Высших Художественно-Технических мастерских. „Заговорили об искусстве. МоЛодежь была передовая и ничего правее конструктивизма в искусстве, как водится, не признавала. В их среде был только один ненавистный художник, которого они с презрением называли маляром, но которому это не мешало писать отличные реалистические вещи. И его то работами остался доволен Ленин. „Вот это,—говорит,—я понимаю. Это и мне понятно, и рабо чему, и всякому другому понятно. Л что, скажите, в ваших новых работах? Там я на человеческих лицах ни глаз, ни носов не нахожу.“ С литературой оказалось тоже самое. „Пушкина понимаю и признаю, Некрасова признаю, а Маяковского, простите,—не понимаю.“ В стен ной газете Вхутемаса рассказывается, как Ильичу пред'явили футурист ский рисунок. Посмотрел Ильич и недоуменно спросил: „Что же, соб ственно, тут изображено“? Обмороченные юноши ему раз'яснили, что рисунок ничего не изображает. Да и не следует вообще ничего изобра жать. Художникам только кажется, что они могут что то изобразить. Надо не изображать, а разлагать, анатомировать предметы и показы вать их составные части. Бедный Ильич оказался должно быть глупее юнцов из Вхутемаса, ничего не понял и только хохотал, добродушно приговаривая: „Надо с вами поспорить приехать.“ Он так и остался при своем: картина должна быть понятна. Человек—так человек, значит уж рисуй его с глазами и носом. А Наркомпрос остался при своем. И во главе Вхутемаса продолжают оставаться руководители, с презрением относящиеся к заветам Ильича, к требованиям и вкусам народных масс—всякие супрематисты, кубисты, беспредметники. Когда Ильича спросили, какое впечатление он вынес от вхутемасовцев, он ответил: „Ребята хорошие, но чорт знает, чему их там учат!..“ Хоро шим тоном среди художников, сочувствующих революции, считалось: не учиться рисовать человека. Не изучать человека. Рисовать не чело века, а так... вообще... революцию... космос... Ильич был смельчаком. Он прямо говорил: не понимаю, что тут намазано. Л другие, более трусливые, боявшиеся прослыть отсталыми, щурили глаза и цедили сквозь зубы: д-да, тут что то есть... созвучное революции... размах... движение...“ (Л. Сосновский. Об искусстве и меценатах. „Правда,“ № 51 за 1924 г.). Итак, искусство современности должно быть реалистическим. Не символическим в особенном, гипертрофированном его толковании— искусство всегда символично, ибо „художник мыслит образами,“ а само искусство является знаком, символом эпохи, не метафизическим,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2