Сибирские огни, 1924, № 2

Нетерпеливый поезд поплыл, потом побежал. И долго тряслось и брякало в его красных ящиках. — Прочтите „Что делать?“—Чернышевского! И вспомните, почему там фуражка на берегу осталась! —надсаживаясь крикнул я. Чтоб успокоить. Поезд выгнул бок свой вправо, загнул хвост влево и был уже далеко. Я наугад махнул платочком и пошел на свою квартиру. И засмеялся (уж очень был доволен). И сказал: это и правда. Правда, что если человек подготовляет себя к повешению, то зачем же терзать и мучить сердце матери. Матери моей, Клавдии Петровны. То ли дело так вот, как теперь: будет ждать год, два года... На третьем станет сомневаться. А на четвертом смирится с мыслью и забудет. И я еще раз засмеялся, будучи доволен, что, наконец-то, развя­ зал себе руки, освободил их от этого балласта. Это было 18-го декабря 1919-го года, ровно за месяц до прихода в N- ск регулярных советских войск и за три дня до' ликвидации почугаевскими партизанами наших белогвардейских гарнизонов в Л-ском уезде. И ] . В эту ночь я, конечно, не мог спать, хотя и спровадил свою мамашу,—сбыл этот досадный живой балласт с цепкими руками. Спать было некогда. Я и то запоздал немного: красные взяли уже Тайгу, а уездные гарнизоны стремительно поролись по всем швам. Но я успею еще, конечно. Ведь теперь, без мамаши, я гораздо шире прыгаю. А мне только и осталось теперь, что еще раз учесть пешки на шахматной доске и сделать два смелых хода конем: не больше, как только два зигзагообразных путанных хода. Этого вполне будет достаточно, чтобы моя партия была сыграна в ничью. А я теперь этого только и желаю. Больше мне ничего не надо. В пять часов утра я унесу отсюда с собою только одно: свою маленькую жизнь. С этой целью я спрячу ее в это, вот, гаденькое драповое паль­ тишко, купленное мне два месяца тому назад одним знакомым телегра­ фистом-беженцем, за шестьдесят рублей колчаковками. Волчьи мысли я прикрою рваной кудельной шапкою. Свою теперешнюю одежду, одежду „господина прапорщика“ Петра Шайкина, я свяжу в узел и вынесу за город, чтобы затоптать ее там в снег. И вместе с этим я года на два затопчу в снег Шай­ кина Петра. А в деревни, в чужие и враждебные, пойдет уже не тот занос­ чивый и бравый офицер 67-го Сибирского. Уже не Шайкин Петр пойдет туда. Туда в рваных катанках, заплатанный и облохмоченный, с палкою в руке, фальшиво прихрамывая на левую ногу, пойдет- потянется читинский конторщик Владимир Михайлович Сорокин, толь­ ко что выпущенный товарищами-большевиками из И-ской колча­ ковской тюрьмы.