Фольклор удэгейцев: Ниманку, тэлунгу, ехэ. - 1998. (Т. 18.)

Процесс творчества, присущий “второму видению11, требовал темноты; яркий свет дня мешал сосредоточиться на воображаемых образах. Возможно, в древности все происходило в каких-то закрытых помещениях вроде пещер с настенными изображениями. Слово “зажмуриваться, закрывать глаза1 мог­ ло быть своеобразным эвфемизмом, условно обозначающим этот процесс. Все изложенное имеет прямое отношение к термину ниманку — результату того творческого процесса, в ходе которого рождались устные произведения, уна­ следованные удэгейцами. Экскурс в область истории языка и этнографии ну­ жен для того, чтобы понять, как далек от семантики этого слова перевод его русским фольклористическим термином “сказка11. Термин ниманку очень древний. Видимо, он появился еще в то время, когда был только один жанр словесного сопровождения синкретического ри­ туального действия. В процессе исторического развития он приобрел более расширенную семантику и стал обозначать все виды устного творчества, включая эпос. В составе удэгейских ниманку в настоящее время соединились различные по этиологии, функционированию и художественной форме произведения — мифологического, бытового, героического, этиологического содержания. Ми­ фологические истоки многих из них очевидны; одни мифы, в том числе по­ знавательные, имели сакральное значение, поучительно-нравственное; были также мифы, не имевшие сакрального значения в данной среде потому, что являлись заимствованными у соседей, их часто использовали как материал для построения других жанровых форм. А.А. Потебня говорил, что миф объединяет неизвестное посредством со­ вокупности заданных признаков, обобщенных словом или образом, и поэтому он является таким же актом познания, как и научное мышление [97, с. 418 ]. В одних ниманку исходный мифологический сюжет ясно обозначен, в других — в результате неоднократной переработки под влиянием изменяю­ щихся мировоззренческих установок выявляется с трудом. Судя по всему, разрушение мифа в удэгейском фольклоре началось сравнительно недавно; этот процесс продолжается и сегодня. В последние несколько веков развития удэгейского фольклора изменения в содержании мифологических сюжетов были подчинены социальной задаче укрепления патриархальной семьи и об­ щества, вытекающей из отцовского права. Вместе с тем переживания мате­ ринского права в произведениях удэгейского фольклора очень существенны и важны для понимания динамики его развития. В большинстве тунгусо-маньчжурских жанровых классификаций, как об этом уже говорилость, есть те или иные фонетические модификации термина тэлунгу. В сознании его носителей тэлунгу объединяет те произведения по­ вествовательного фольклора, в которых рассказывается о реально происхо­ дивших событиях. Можно предположить, что тэлунгу противопоставлены ни­ манку по признаку реальности и нереальности. Однако наша логика здесь не­ приложима. Для носителей удэгейского, да и не только удэгейского, фольк­ лора события, описанные в ниманку, тоже имеют прямое отношение к дей­ ствительности, но это другая, обычно невидимая сторона жизни. Анимисти