Русская эпическая поэзия Сибири и Дальнего Востока - 1991

в енисейской традиции — песня с б ы линн ы ми мотивами « Илья Муромец на Соколе-корабле» (№ 42, 42а). Вперв ы е удалось узнать подробность, относящуюся к ситуации исполне­ ния песни об отравлении Скопина. Один из жителей пос. Черский — Мирон Алексеевич Старцев (1921 г. р .), уроженец пос. Керетова (между Нижнеколымском и Походском), сообщил нам, что «Скопину» пели как «домашнее» виноградье, после приглашения хозяина войти, и во время исполнения ходили по кругу, похлоп ы вая в такт в ы тянутой рукой по плечу впереди идущего, — на наш взгляд, факт поглощения эпической песни сферой ритуального акта. При интонационном различии напевов основн ы х частей кол ы мского « Скопина» и енисейского « Сокола-корабля», их п р и п е в ы обнаруживают несомненное типологическое родство как между собой, так и с припевом анадырского виноградья, записанного в с. Марково 10, что позволяет задуматься об общности этнокультурных истоков русских первопоселенцев Енисея и- се­ веро-востока Сибири. На европейской территории России включение эпиче­ ских песен в рождественское виноградье — факт локально специфический, зафиксированный только в б ы вшем Великоустюжском уезде (н ы не Вологод­ ская обл.; песня о Скопине, «Сокол-корабль») и на Вятке («Сокол-ко­ рабль» )11. Метроритмическая структура о с н о в н ы х с т р о к эпических виноградий присуща преобладающему большинству известных песен-виногра- дий, интонационно же они различны. Мелодические связи п р и п е в а виноградий Анад ы ря, Колымы и Енисея намечают предельно растянутый географический « пунктир»: бассейн р. Вели­ кой на Псковщине, Карельское и Онежское поморье, восточная часть Русского Севера, Центральная Сибирь и ее крайний северо-восток. Совершенно очевидно, что эпический мелос русских сибиряков — органический компонент национальной духовной культур ы , унаследованный от корневых традиций России. Нельзя не согласиться с наблюдениями В. Г. Бого- раза, котор ы й в течение многих лет своей ссылки видел жизнь русских в их да­ лекой полярной оторванности. Отмечая певучесть колымских поречан, он пи­ сал, что русский человек «хватается за пение, как за единственный возможн ы й для него способ. . . в ы звать перед собой видение иной, полузаб ы той, более привольной и счастливой жизни ( . . . ) В этом отношении напев является для него более близким и важным, чем слова песни. . .» п . Известная мысль о том, что сибирская эпическая традиция может полу­ чить истолкование лишь в свете северно-русской, оказывается правомерной не только для словесной, но и для музыкальной части эпических произведе­ ний. Однако представленный в нашей публикации материал сопоставим и с традициями других очагов русской эпической культур ы — Поволжья и Дона, включая традицию казаков-некрасовцев. Считая преждевременн ы м делать окончательн ы е в ы вод ы относительно исторических и генетических связей сибирских и европейских русских Марковские вечорки, с. 20. См. исследование Т. А. Бернштам и В. А. Лапина « Виноградье — песня и обряд», а также комментарий к № 42а наст. изд. 12 Богораз В. Г. У каз соч. — С. 165—166.