Русская эпическая поэзия Сибири и Дальнего Востока - 1991

Утром заниматься зара стала. Смотру — морочок. Он спит. Я, говорит, хватил молоток, давай этим молотком здыхать [!] — спит. Лоб крошит — он не розбужается. Смотру, говорит, — морок больше. Я заплакал, слеза на грудь упала — он на гору взошел: « О, — говорит, — чашку чаю випью и поеду», — говорит. А не говорит куда, не сказыват. «Гром ы загремят, молнии засвер­ кают, на улице не будь, только дома будь!» Я говору: «Ланно, все исполню». Он чашку чаю випил, сял на этого на своего на белого коня и уяхал. Этот ходил-ходил. Вдруг гром загремел и молнии засверкали. До дому добегать стал — упал, ничего не чувствует. Лежал долго ли, коротко ли — всё утихло. Соскочил скорее домой. В дом вушел, все то-другое исправил, видит — едет. Подъяхал. Я, говорит, вишел к нему. «Вон дуб стоит, принеси этот дуб мне спуститься, я на зем л ю не могу спуститься». Дурак сибиряк, слушай, какие сильн ы е ми були, да не хвастали! Побежал я, говорит, дуб сорвал, принес. Четверть дуба в землю ушел — спускаться стал. Спустился, вушел. Я напоил-накормил. Говорит: «Сейчас я лягу спать. Завтра будет зара заниматься, со зарой вместе морочок, ты меня, — говорит, — тоясе буди. Вот лежит, — говорит, — пятипудовый молоток, этим молотком меня колоти по лбу». Я, говорит, сидю. Утром зара заниматься стала, со зарой вместе морочок. Стал пятипудовым молотком колотить — нет, лоб крошеет, сам не разбужатся. Я вжял заплакал, слеза на грудь упала — он на гору-то встал. Чяшку випил. «Гром ы загремят, молнии засверкают, — на дворе не будь!» — «Ланно», — я говору. Я, говорит, притаиваюсь, что я на дворе бул. Уяхал. Ходил-ходил по улице. Вдруг, говорит, громы загремели, молнии засвер­ кали. Я побежал. До дому добежал, упал — ничего не чувствую. Учувствовал — всё тихо. Захожю, говорит, домой, ну то-другое подготовил, гляжу — едет. Подошел. Спугцаться стал — больше полудерева, дуба ушел в землю. Спу­ стился, пришел. «Я, — говорит, — чо, посленнюю ночь [!] буду завтра. Живой буду — да будем живые, а нет — да нет, — говорит. Наказ ы вать стану, — говорит. Зара заниматься станет, со зарой вместе морочок, сразу, — говорит, — буди. Вот десятипудовый молоток лежит, этим молотком бей!» Дурак сибиряк, слушай, какие ми були, да не хвастали! Такие сильн ы е були, а ты вот мой лучок-х ы лг ы чок не мог в ы тянуть, а говоришь: сильной! Ну я, говорит: «Давай». Ляг, говорит, он. Со зарой вместе морочок стал под ы маться. Я, говорит, стал будить — ниту. Десятипудовым молотком уда­ рил — ниту. Я, говорит, вжял заплакал, слеза на грудь упала — он соскочил. «О, — говорит, — проспал, четверть неба, — говорит, — закр ы ло!» Ну, гово­ рит, наказывать стал: « Громы загремят, молнии засверкают, на дворе не будь! Это, — говорит, — все пройдет, потом твой конь, — говорит, — станет огнем палить, д ы мом душить. Т ы , — говорит, — как-нибудь ему руку доведи до гривы, да как-то на него, — говорит, — сядь и не отвез ы вай. Он, — говорит, — сам сорвется ли, виломат ли кого, понесет, куда ему надо, — туда так и едь. Усиди, — говорит, — только усиди!» Вискочил, пояхал, чай не пил — опоздал. Я, говорит, ходил-ходил сзади его. Громы загремели, молнии засверкали — я упал, говорит, ничего не чувствую. Учувствовался — конь, говорит, весь огнем горит и д ы мом д ы шит. Я, говорит, соскочил, побежал, но он, говорит, не до- пущат меня совсем. Но я, говорит, бился, бился, схватил за гриву. Он, говорит, меня как махнул. Учувствовался — мольча шумит, так и несет, как вечно за­ вязан на нем.