Русская эпическая поэзия Сибири и Дальнего Востока - 1991

Джэ Соловья-разбойника вежет. Соловья-разбойника привеж. Сарские с ы новья сказали: «Этот Ильюшенька нас от Соловья-разбойника спас». Ну ланно. На это сар сказал: «Он если вас избавил от Соловья-разбойника, то, значит, я за него даю дочь свою замуж». И женился. Джэ жил, жил, жил. Вдруг об онну пору говурит: «Я поеду прогуляюся». Жену свою оставил. Яхал-яхал, вдруг видит — чего-то блестит. Подъяхал — гора. Гора вшя золотая. Стал на эту гору попадать, поподал-поподал и попал. И пояхал по этой горе. Вдруг нашел тропиночку. Поганил эту тропиночку, что куда пошла эта тропиночка. Поглубже, поглубже, поглубже, и стала такой глубокой, в человечий рост. И едет по этой тропинке. Вдруг видит — по этой тропинке к нему катится гора. Как к нему ближе подкатилась эта гора, он расчувствовался — человек! Как к нему подъяхал, этот человек Ильюшеньку поймал и с лошадью, со вшем в карман положил. Он вжял в кармане его внутре булт ы хался, видернул с кармана перочин­ н ы й н о ж и к и стал карман резать. Карман отрезал и випал. Тот, значит, в кар­ ман поворотился, стал искать в кармане табакэрку. Табакэрка не тут-то була. Воротился назадь. Нашел этого Ильюшеньку — сидит у табакэрки. «Что, Ильюша, зачем мою табакэрку вжял?» — «А я, — говурит, — у чибя не вжял. Когда ти меня с лошадью, со вшем положил в карман, а я випал, и табакэрка випала». — «А т ы , — говурит, — зачем у табакэрки сидишь?» — «А я, — говурит, — его открываю, да отпереть не могу». — «Ну, — говурит, — Иль­ юшенька, побратаемся. Будем как два брата и поставим шачор, и будем но­ чевать». Поставили шачор. «А ти, — говурит, — меня узнал, Ильюшенька? — «А чибя, — говурит, — как звать?» — «Меня, — говурит, — по имони Шветогор-богат ы р » . — «А ти куд ы ездишь?» — «Я, — говурит, — по шве- ту никуд ы не езжу, только по этой золотой горе хожу, больше меня сира зем­ ля не подымает». Ланно. Шветогор-богат ы р вошел в шачор, разоставил вшяка разна закуски, вшяка разна напитки. «Н, Ильюшенька, — говурит, — ку­ шай сколько угонно». Джэ сидели. Посидели-посидели. Вдруг ражъяхался старычок. Ильюшень­ ка в ы скакивает: «Здравствуй, дедушко!» — «Здравствуй, Ильюшенька. Что, Ильюшенька, делаешь, хто у чибя в шатре сидит?» — «А сидит, — говурит, — Шветогор-богат ы р». Ланно. Джэ воходит старык в шачор: «Здравствуй, Шветогор-богат ы р!» — «Здравствуй, старык». Шветогор-богат ы р говурит: «Что, дедушко, за какой надобностью прияхал сюда?» — «А вот, — гову­ рит, — т о л ь к о вас посмотреть: как ви живете и какую имеете силу в шебе, (к)то есть, как есть Шветогор-богат ы р». — «А я, — говурит, — дедушко, вот какую силу имею: каби утвержденное було кол ь цо, я би вшю би жемлю перевернул!» — «А вот, — говурит, стар ы чок головкой покачал, — ну та- перя не так говуришь, подальше вот лежат мои пермет ы , эти перметы при- неши сюд ы ». Шветогор-богат ы р вишол. «Ой, дедушко, — говурит, — их можно онним мизинчиком принешти». — «Ланно, — говурит, — принеши». Пошел. Стал их эти поннимать пермет ы , даже нашилу их поннял, еле-еле, «Ой, дедушко, — говурит, — какая этакая тягость у чибя?» — «А вот, — говурит, — ти хвастаешь вшю жемлю поннять, а вшего трэччью час(ть) поннял жемли». Ланно. Джэ как это слово сказал, стар ы чок без вести потерялся. Шветогор-богат ы р и Ильюшенька пошидели и поразговаривали то и другое, вдруг слышат — человек чешот дрова. « Это, — говурит, — что та­