МОШКОВСКАЯ НОВЬ А апреля 1978 г., № 40 (3914) ИИИНУРИДД „Я ХОЧУ РАССКАЗАТЬ И i n Ему скоро будет семьдесят ■лет. На-лице глубокие морщины, в волосах проседь, руки по-крестьянски тяжелые, Ивана Николаевича Шипицына годы заметно пригнули к земле: появилась старческая сутуловатость ,голос стал медлительным. И все же, когда он рассказывает о своей жизни, время словно приоста1 навлизается и отодвигается в далекие годы гражданской войны. — Было у меня в жизни немало хороших и плохих дней. Многое забылось. А вот как на тот свет хотели колчаковские бандиты отправить — помню. До смерти не забуду. Всем буду рассказывать, чтобы знали, какой кровью, какой ценой наша Советская власть давалась. ...Шел 1919 год. В Сибири шастали отряды белых, грабили население, устраивали самосуды над теми, кто оказывал мадейшее сопротивление колчаковцам или отказывался угождать им. Так, по доносу был арестован объездчик Петр Боровских. Его даже не вывели из села, расстреляли в дровяном складе. Однако он успел написать записку, о содержании которой моментально узнали односельчане: «Был Петр большевиком, и умрет большевиком». Заволновалась деревня, но что сделаешь голыми руками против вооруженны* до зубов бандитов. Отряд ушел дальше, продолжая вершить свои черные дела, но людской гнев не улегся. Иван Николаевич, братья, Андрей и Павел Шэлы- гины, отправились к царствовавшему поблизости кулаку Ацолитову, чтобы свести с ним старые счеты. С ними поехала и односельчанка Василиса — женщина, которая также ненавидела и хорошо знала козни кровососа Аполитова. Усадьба пустовала. Здесь уже лобызали одиннадцать человек с другой деревни, кулак, почуяв недоброе, бежап, оставив на произвол судьбы свое имение еще до их прихода. «Ничего, — успокоил себя Иван Николаевич, — ушел от нас, но от народного суда тебе не уйти». Прошло лето. В декабрьские морозы неожиданно нагрянул отряд одного из колчаковских головорезов. У крестьян отбирали лошадей, хлеб, — все, что попадалось под руку. Четверку, побывавшую на усадьбе Аполитова, арестовали и отправили в село Ояш. Там втолкнули в наспех переоборудованную тюрьму, где уже сидели более десяти человек крестьян. По одному стали выводить на допросы. Возвращались они оттуда исполосованные шомполами и нагайками, харкая кровью и выплевывая выбитые зубы. Четверых не разлучали, вызвали всех вместе. Усиленная охрана. Ночь. 8 одной избе светятся окна, вокруг вооруженные люди, глухо несется матерщина, удары, крики и стоны истязаемых. Их остановили в углу комнаты. бпромный детина даже не обратил внимания на вошедших, и, взявшись руками за ствол винтовки, уставился оловянными глазами на очередную жертву. Плотный мужчина, стоявший перед ним, поежизался под этим ничего не видящим взглядом садиста. — Раздсзайсь! Ложись! — рявкнул детина. С дикой яростью он набросился на лежащего ничком человека и бил, бил прикладом винтовки, пока изнемог, пока не захлебнулся в злости человеконанавистника, душив- шей его. Потом он тяжело грохнул на стул, услужливо подставленный кем-то из охраны и, переходя на истерику, заорал: — Вон их! Конвойные собрали арестованных вместе и стали по трое связывать веревкой, делая петлю на шее и руках, как тысячелетие назад египтяне связывали своих рабов. Всего набралось пятнадцать человек. Среди них была Василиса и один глубокий старик. Его отпустили, улюлюкая и бранясь вслед. — Сам вот-вот сдохнет, еще пулю тратить на него, —произнес хриплый голос. Судя по тому, как все конвоиры слушались его, этот пропитый, осипший голос принадлежал командиру. — Трогай! Несколько подвод, груженных арестованными и охраной, в окружении конного конвоя двинулись из села. Была глубокая ночь, удивительно светлая и настороженная. Скрип полозьев и окрики охранников ложились в тишину протяжно и далеко. Даже собаки перестали брехать в предчувствии недоброго. Переехав через мост речки Ояш, обоз остановился. Первых семь арестованных повели с дороги и поставили шеренгой лицом на восток. Впереди подъем на гору и сугроб, позади — конвой. — ...то-о-зсь, пли! — протяжно скомандовал все тот же голос. Полыхнуло пламя, залп. Кто ничком, кто медленно оседая, падали арестованные. От боли кто-то из них протяжно застонал. Иван Николаевич слышал команду, залп, но не чувствэ- ваш ни боли, ни удара. Лежит, уткнувшись лицом в снег, не зная, что с ним, и отчетливо слышит: — По лежащим, огонь! Он все слышит, он живет, но, наверное, это конец, и потому нет боли, страха. И все- таки он жив! — Проверить шашками! Заходи справа! «Что это?» Иван Николаевич отчетливо слышит чьи-то грузные шаги, зловещий посвист шашек и ах, ах — удары приглушенные, частые. Шаги ближе, удары громче. Хочется вжаться в землю, сделаться маленьким, невидимым. Но он не шевелится, даже когда на голову обрушивается тяжелый удар. За ним второй, третий и... тишина. Пришел в себя и понял — жив! Пошевелил окоченевшими пальцами — жив! Попробовал повернуть готово^ — слушается. В затылке — тупая боль, в ушах стоит тихий звон. Прислушался — вокруг ни души. Медленно поднялся, освободился от веревок, огляделся, ощупал шею. Кровь. Ранен. Рядом присыпанные снегом трупы товарищей. Свет луны до того ярок и чист, что на снегу можно разглядеть капли застывшей крови, ноги растрелянного, обутые в старые, подшитые валенки с белой строчкой дратвы. «Надо бежать, вернутся — добьют», подумал он и стал медленно подниматься с земли. Кусты и деревья пьяно качались вокруг, земля уходила из-под нот, в глазах плыли багровые круги. Уже через две недели, когда Иван Николаевич находился в одной из больниц освобожденного Красной Армией Новосибирска, он только удивился тому, что с тремя сабельными ранами на шее и голове смог добраться за восемь километров до хутора и выжить. Его спасла шапка. Вместо обычной ваты, подкладом у нее был вшит войлок, который смягчил удары шашки. Глубокие шрамы зарубцевались, зажили. Но память хранит кошмар кровавой расправы. — Я хочу рассказать об этом молодежи, — говорит Иван Николаевич, — пусть она знает и чтит память павших, и с еще большей энергией строит новую жизнь. Н. НИКОЛЬСКИЙ. [Рассказ записан в 1964 году]. шихи^наших ^читателей ТВОРЧЕСТВО МОЛОДЫХ Л и р и к п : ТЫ УЙДЕШЬ ПО УТРУ, ПО ХОЛОДНОЙ ТРАВЕ... Перемена погоды. Снегом землю покрыло. Наступила зима, Нам лицо холодя. И вокруг, словно в сказке, Все на свете застыло. Лишь снежинки летят, ••■Ты уйдешь по утру, по холодной траве. Будут ливни над нами смеяться, Потому что потом В этом мире большом Нам уже никогда не встречаться. И во мраке ночи будет сердце в груди Звать в дорогу, стучать, вырываться. Но прикажешь: «Молчи. Сердце! Ты не стучи». ...Нам уже никогда не встречаться О ЗИМЕ Осыпая тебя. Я стою на земле, Побеленной порошей. Я стою и смотрю На пустые пруды. «Здравствуй, гостья-зима! Будь ты нынче хорошей! Дай побольше нам снега, Чтоб весною сполна • Напоила сады». Надежда КОРОБКО, р. п. Мошково. МАШ АДРЕС: 633 140, р. п. Мошково, улица Советвкая, 15. Индекс 50903 Мошковский филиал полиграфобъединения" «Кедр». Заказ яннид У М У З Х О З Я Й К Е J НА ЗА М Е Т К У ПО Л Е З НЫЕ С О В Е Т Ы Селедочная икра. Филе сельди пропустите через мясорубку вместе с плавленными сырками и твердым сливочным маслом (одно за другим). Все это хорошенько перемешайте и поставьте на полчаса- час в холодильник, чтобы масса застыла. Выложите на се-* ледочницу, придайте красивую продолговатую форму и украсьте зеленью петрушки, зеленым горошком, розочками из сливочного масла. На 2—3 селедки (500 г) — 2—3 плавленных сырка (350 г) и 200 г масла. Не нарезайте сыр заранее — кусочки его сохнут, теряют вкус и аромат. Прежде чем положить сыр в холодильник, заверните его в полиэтилен или фольгу. В бумаге он высыхает. В холодильнике сыр хранят в месте, наиболее удаленном от морозилки. Если нет холодильника — заверните сыр в ткань, смоченную соленой водой. Сыр хорош с любым хлебом. Но знатоки рекомендуют для камамбера, например, хрустящие хлебцы и сухое печенье, для судугунн — черный хлеб, для рокфора — мягкий белый. Пересохший сыр можно,сде- лать мягким и свежим, подержав в молоке. КРОССВОРД Составил Н. СОРОКИН. р. п. МОШКОВО По горизонтали: 3. Сборник слов с пояснениям*, толкованиями или с переводом на другой язык. 4. Сложенная в кучу трава, снопы хлеба. 6. Надменность, высокомерие. 8. Сладкое кушанье. 9. Дерево. 14. Проем в стене, служащий для выхода и входа. 16. Тип или род изделия, а также его цифровое или буквенное обозначение. 18. День недели. 19. Сильно пахнущее тропическое растение с цветкам причудливой формы. 20. Ряд предметов, наложенных один на другой. 21. Искусство театрального танца. 22. Сельскохозяйственное орудие. 24. Порода лошадей. 25. Автоматическое стрелковое оружие. 26. Хлеб, скошенный в ряд. 30. Корм для оленей. 31. Землечерпательная машина для добычи золота. 32. Степная птица. 33. Исчисление предстоящих доходов и расходов. 34. Болезнетворная бактерия в форме палочки. По вертикали: 1. Сельскохозяйственный рабочий. 2. Укрепленное место с долговременными оборонительными сооружениями. 5. Драгоценный камень. 7. Корм для скота. 10. Большие спортивные со- ревпования. 11. Столица Индии. 12. Песня венецианских гондольеров. 13. Игрок футбольной команды. 15. Естественное неорганическое химическое вещество. 17. Открытый прилавок для торговли на улице. 18. Приток реки Кама. 23. Государство в южной Америке. 26. Металл. 27. Род жестких конфет с начинкой. 28. Удушливый газ, образующийся от неполного сгорания углерода. 29. Полудрагоценный камень. Редактор А. Т. ПОДДУБСКИЙ. Районный отдел народного образования и райком профсоюза работников просвещения выражают искреннее соболезнование директору Мошковской спортивной школы Парахину Петру Андреевичу по поводу кончины брата МИХАИЛА АНДРЕЕВИЧА. Районный отдел народного образования и райком профсоюза работников просвещения выражают искреннее соболезнование учительнице Радужской начальной школы Головиной Валентине Васильевне по поводу смерти ее матери. ОТДЕЛОВ: сельского хозяйства и бухгалтер; м — 92^298^’ ° ТЛвЛа паРтииной жизни, ответственного секретаря -*- 92-216 — 92-508, типографии — 92-362. ’ " с е м и весовой работы — 92-440, местного радиовещания 4 Тираж 4304. Объем 1 печатный лист.
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2