Это мы, крещенные блокадой - 2007

Все время ожидаем из репродуктора сигнал тревоги. У нас наго­ тове - узел с теплой одеждой, бидон с водой и мой горшок. Мама часто подходит к закрытому шторой окну и подолгу молча стоит. Мама видела разбитый дом, погибших под развалинами людей и сейчас боится бомбы. Утром 20 октября 1941 года заведующая детским садом сказала родителям, что детский сад работает последний день, потому что для кухни нет дров. «С 13 ноября 1941 г. детям по карточкам стали выдавать по 150 г суррогатного хлеба». «В магазинах почти совсем исчезли продукты». Очень плохо быть одному. Так плохо, что совсем запутался. Дома я не прячусь в бомбоубежище, но рядом со мной нет воспитательни­ цы, заведующей, мамы. Накормить меня некому и согреть меня не­ кому, скорей бы пришла мама. Не идет... Забывчивой стала. Придет, пощупает меня руками, разглядывает и не спрашивает: страшно ли мне было, что я делал, и не сильно ли мне холодно? Никогда не спро­ сит, хочу ли я кушать? Война, что ли, мешает ей меня об этом спро­ сить? И не оставила советов, как мне жить одному. Хоть бы скорее пришла, поцеловала, погладила рукой по голове и дала кушать. Моя кожа стала такой тонкой, что даже видны косточки. Голова давно чешется, дырочки в носу закупорились, дышу ртом и чувствую, как изнутри мой живот покрывается инеем. Мамины щеки провали­ лись, нос вытянулся, глаза смотрят из дырок, и лицо покрылось мор­ щинами. И папа, наверное, тоже стал таким же худым... Очень скучаю по человеческому голосу. Раньше репродуктор говорил дядиным голосом, объявляя сводки про войну, воздушные тревоги, артобстрелы. Дядя всегда говорил суровым и строгим го­ лосом. И никогда не пел песен. Решил сделать звук громче и крик­ нуть в репродуктор дяде, чтобы он спел хоть одну песню, как мы их пели в детском садике. Стал крутить круглую штучку, а репродук­ тор взял, да и упал на пол, порвалась черная круглая бумага, и репро­ дуктор умер. С тех пор я не знаю, когда начинается и заканчивается воздушная тревога, артналеты, не слышу голоса. Не так просто накормить голод, согреть себя, спастись от снаря­ дов. Вот закрою глаза, и придет мама. Так сильно ее вспоминаю, что даже научился варить суп. А бомбежки я не боюсь, буду сильно думать о маме, и меня бомбы не тронут. И вдруг вижу ее лицо. - Сынок... Ты так сильно кричал. Сейчас я тебе капусточки дам. С женщинами ходила на совхозное поле, на Дачное. Не успели уб- 227