Новый сатирикон № 12, 1916

6 MObDII/l САТИОИКОМ Ns 12 — Пожалуйста . . . Эта ваза васъ, кажется, стЪсняетъ? Поставьте ее сюда. Ну, какъ вамъ нравится моя квартирка? — Ничего, — пробормоталъ незнакомецъ, колотясь зу­ бами о край стакана. — Ним . . . чего себе . . . У . . . уд . . . добная. — Да, знаете. Теперь хорошую квартиру такъ трудно найти, — любезно заметишь Подходцевъ, иэнемогавшш отъ приступа деликатности и упорно не замечавшш более, чемъ лелкаго костюма новато гостя. — Вамъ не дуетъ изъ окна? — участливо спросилъ Гро­ мовъ. —г Н .. . ничего. Я немного посижу и пойду себе . . . домой. — Ну, куда вамъ спешить, — радушно воскликнулъ Под- ходцевъ. —• Только что пришли и сейчасъ же уходить. По­ сидите! — Я къ вамъ зашелъ совершенно случайно . . . — Помилуйте! Мы очень польщены . . . Позвольте, я вамъ помогу надеть пиджакъ на 1 руки. И едта новоорибыашш надЪлъ съ помощью Подходцева пиджакъ, какъ половина самообладания (вероятно, верхняя, если расчленить самообладаше по частямъ костюма) верну­ лась къ нему. — А мы ведь не знакомы, — скавалъ онъ. Всталъ и расшаркался: Тлаба к. Titoдетый Хлинкобъ. >— Позвольте представиться: Клинковъ. — Ага! А мы — Подходцевъ и Громовъ. Гость снова опустился на кровать и тоскливо лрошеп- талъ: — Васъ, ¡вероятно, очень удивляетъ мой костюмъ. — Ничего подобна«)! — горячо воскликнулъ мягкосер­ дечный Громовъ. — Это даже красиво. Гойубой цвЪтъ вамъ удивительно къ лицу. Клинковъ вдругъ вскочилъ и, съ ужаоомъ въ глазахъ, сталъ прислушиваться. — Онъ, кажется, вдеть?! — Кто, кто? — Мужъ. Вы понимаете, онъ меня засталъ. . . ХотЬлъ, кажется, стрелять, я насилу уб'Ьжалъ . . . — Если что маня и удивляетъ, — заметишь Подходцевъ съ самымъ 1 непроницаемымъ ввдомъ, — такъ это японская ваза. — О! Я схватишь первое, что попало подъ руку. Я раз- билъ бы ее объ его голову, если бы онъ иапалъ на меня. Я пробежалъ такъ три этажа, а онъ, кажется, гнался за мной . . . И если бы не подвернулась ваша квартира . . . — Кстати! — хлопнулъ себя по лбу Подходцевъ. — У васъ есть лятьдесятъ [рублей? — Нетъ . . . Двадцать есть. И еще мелочь. — Мало, — призадумался Подходцевъ. — Не обернусь. Мне пятьдесятъ нужно. — А вы продайте эту вазу, — П 0 |дмигаулъ Клинковъ, очевидно оовсёмъ успокоиешшся. — Ваза, кажется, не де­ шевая. —• Удобно ли? Ваза принадлежитъ любимой женщине. — Пустяки! Ведь не буду же я возвращать имъ эту вазу: «Нате, молъ, не ваша ли? По ошибка, вместо шляпы, захватилъ. . . » Да, кроме того, я у нихъ оставишь своихъ вещей рублей на пятьдесятъ. — Можетъ быть, сходить за ними? — Боже васъ сохрани! Вы его наведете только на слЪдъ. Это животное размахиваетъ револьверомъ, будто это про­ стая лайковая перчатка . . . — Однако, послушайте. . . Вы покинули на ороиэволъ судьбы женщину, оставили ее во власти этого зверя . . . — Женщину?! .—. воскликнулъ Клинковъ тономъ пре­ восходства. — Вы, очевидно, не знаете женьцинъ вообще, а ее въ особенности. — Женщина, оредоставленная сама себе, отъ десяти мужей отвертится безо всякаго ущерба. И закончишь тономъ записного профессионала: — Нетъ, нашему брату куда труднее. — А, все-таки,' вазу лучше вернуть, .— нерешительно промямлишь Подходцевъ. — Боже васъ сохрани! Произошла страшная, то краси­ вая въ овоемъ трагизме драма. И вдругъ вы ее будете опо­ шлять возвратомъ какой-то вазы. Ну, до вазы ли человеку, у KOTopairo сейчасъ сердце разбито, который разочаровался въ женщинахъ. Продайте ее антиквару и конецъ. А пока что — вотъ вамъ мои двадцать рублей. — Позвольте! Они вамъ самимъ понадобятся. Вы мо­ жете послать на квартиру за другимъ костюмомъ и сегодня ¡выйти на улицу. Вы где живете? — Ахъ, не спрашивайте, — простоналъ Клинковъ. — Почему? — Я онималъ комнату у сестры того человека, который хотелъ въ меня стрелять . .. — Ну? — И я не могу теперь къ ней показаться . . . — Вотъ глупости! Какое ей, въ сущности, дело. Мужъ живетъ здесь, сестра его въ другомъ месте . . . Вы просто жилецъ . . . — Да «просто жилецъ»! Если она узтаетъ отъ брата, что я ей изменишь, она . . . Раздался такой взрывъ смеха, что даже мрачный Клин­ ковъ повеселелъ. — Вамъ смешно, а мне, ей Богу, пока некуда деваться... Въ ¡его тоне было столько добродушной безпомощности, что Подходцевское сердце растаяло. — Э, чего тамъ, право. Не вешайте носа. Есть у меня две кровати и диванъ. Умъ хорошо, два лучше, три совсемъ великолепно, а такъ какъ вазой оплачивается целый будущей месяцъ, т о . . . не будемъ омрачать нашихъ ¡грризонтоеъ! Вотъ вамъ, Клинковъ, одеяло, подсаживайтесь къ столу, вы, Громовъ, выньте изъ-за окна две новыхъ бутылочки, а я, господа, поднимаю этотъ стаканъ за людей, которые не ве- шаютъ носа! — За что жъ его ¡вешать, — скавалъ Клинковъ, заку­ тываясь въ одеяло. — Это было бы жестоко. Мой носъ, во есякомъ случае, этого не заслуживаетъ. Три стакана наполнились красной влагой, и эта влага была первымъ цементомъ который такъ крепко спаялъ трехъ ¡столь не похожихъ другъ на друга людей. Разные пути ихъ вдругъ причудливо скрестились, и эти три реки •—• одна тихая, меланхолическая (Громовъ), другая быстрая, прямая (Подходцевъ), а третья капризная, непо­ стоянная (Клинковъ) — слились воедино и потекли отныне по одному руслу . . . После третьяго стакана было много хохота и возни (Под­ ходцевъ въ лицахъ представлялъ первое появленье Клинкова), а после четвертаго стакана Громовъ довольно искусно иэо- браэилъ, какъ точилыцикъ точить ножи, что навело Клин- кова на мысль разоказать не совсемъ приличный анекдотъ. И только ложась спать, все трое съ некоторымъ удивле- ньемъ отметили, что они, какъ будто созданы другъ для друга. * * * Вотъ такъ они и встретились — причудливо, неожиданно и не совсемъ обычно съ общепринятой точки зренья. Но та­ кова и жизнь — причудливая, полная необычайностей и не­ ожиданностей . . . АркадШ Аверченко. СОНЕТЪ ИЗЪ ПЕТРАРКИ. Въ глухья времена ¡какой-нибудь подвижникъ Отъ трешной суеты одинъ бежалъ въ леса, Пилъ воду изъ ключа, сурово грызъ булыжникъ И соэерцалъ ¡немыя небеса. Какой-нибудь бродяч¡й шарамыжникъ Не обегалъ его, но говоришь: — лиса. Прошелъ угрюмый рядъ нахмуренныхъ столетьй, Сбежался въ города пещерный дикш людъ, Но больше въ городахъ не думай о котлете: Здесь въ грешной суете булыжники грызутъ, И стонутъ жалобно ¡мужчины, старцы, дети: О Господи, когда ихъ убарутъ. . . Былъ славный векъ, когда за курицу ¡платили ¡Паршивый четвертакъ, а за муку — пятакъ, Тогда еще — чиновники копили. Да, эти времена, какъ говорятъ намъ, ■—*были . . . Кто ихъ вернетъ изъ-подъ наелоя пыли? Когда мы заживемъ не натощакъ? Л. АркадскШ.