Сибирские огни, 2018, № 2

А Гришка уже громче бормотать стал: — Вот силен враг Божий яму человеку копать и добрые дела ни во что не ставить. Обвиняют меня, как нехристя, а я тоже славить хочу и к кресту хотя бы прикоснуться, чтобы и меня благодать задела не жалостью, а любовью. Да любовь, может, и есть жалость. Полюби — и это жалость. А любовь — это такая златница, что ей никто не может цену описать. Она дороже всего созданного Самим Господом, чего бы то ни было на свете, да только мало ее понимают. Кто понимает сию злат- ницу любви, то этот человек такой премудрый, что самого Соломона на- учит. Все мы беседуем о любви, но только слыхали о ней, сами же далеко отстоим от любви. Степан Игнатич в сторонку меня отзывает: — Вези их в правление, я сейчас подойду. Под замок их надо, в раз- ные комнаты, чтобы дел каких не натворили или еще хуже — речами сво- ими народ смущать не начали. Не нравится мне это, ой как не нравится. Ступай, Иван, с богом. …Сход решил не высылать Гришку от нас. Утихомирился он. С при- ятелями якшаться перестал и замечен в паскудных делах больше не был. Словно и впрямь на путь истинный стал. В церковь ходить начал, свя- тые места посещать, молитвами душу облегчать. Не иначе и его благодать Божия коснулась, указала дорогу десница Господня. А второго (я так и не узнал, как его — Сашка или Мишка) община изгнала, уж больно много делов за ним числилось. Только во второй год смуты на Руси по- явился он у нас снова — в кожанке и с маузером на боку. Комиссар. Вот тогда я и узнал, что не Сашка, не Мишка, а Павел Иваныч Хомяков. Бога молил, чтобы он меня не вспомнил: лют он стал, как настоящий Сатана. Спустя годы задумался я: уж не с моего ли удара колом святость к Гришке Распутину пришла и к комиссару этому? А ежели бы они тогда верх взяли — топориком меня обтесали? Неисповедимы пути Господни, неисповедимы…