Сибирские огни, 2018, № 2

67 ИГОРЬ МОСКВИН НЕСКОЛЬКО МГНОВЕНИЙ ИСТОРИИ Свидетельница Москва, март 1718 года Удивительна Россия! Сколько я в ней живу — не перестаю испы- тывать удивление. Некоторое время тому я была представлена юной даме по имени Екатерина, которая оказалась скромной и застенчивой, не в пример ее брату князю Ивану. Кротость и благоразумие Екатерины можно возвести в ранг добро- детели, но это не дало ей возможности избежать присутствия на гнус- ном действе. Хотя она и сказывалась больной, это не возымело действия и бедняжке пришлось сидеть недалеко от царской ложи. Я по чистой слу- чайности оказалась рядом с княжной и каждую минуту подносила к ее лицу серебряный сосуд с нюхательной солью. Я видела его величество в открытой ложе с навесом: взгляд его при- щуренных глаз иногда возвращался к сидящему рядом царевичу Алек- сею Петровичу, который своей бледностью и большими немигающими глазами походил на мраморную статую, привезенную из италийских зе- мель. День выдался на удивление солнечным. Редкие облака иногда про- бегали тенью по земле, и тогда приходилось прятать озябшие руки. Этот мартовский день на всю жизнь запомнился нечеловеческим зверством. — Смотри, не отворачивай голову, — прошипел Петр Алексеевич, взяв за плечо сына. — Твои единомышленнички. Смотри! Еще миг — и Алексей Петрович лишился чувств, но присутствую- щий в ложе Меншиков поддержал его за руку и не дал свалиться на пол из неструганых досок. Первым поднялся на эшафот Кикин. Царь позволил секретарю ца- ревича облачиться в новое платье, словно бы выказывая добрую волю. — За… — начал чтение капитан, держа перед собою царский указ, и в конце: — …назначить четыре раза по сто ударов кнута и четверто- вать. Алексей Петрович так вцепился в деревянную ограду, что побелели костяшки пальцев, хотел было отвести взгляд, да не смог. — Смотри, царевич, — шипел в ухо Петр Алексеевич, — там твое место, там. — Царь не стерпел, поднялся и махнул палачу: — Начинай, живо! Услужливые руки сдернули с Кикина камзол, рванули белоснежную рубаху, и она полетела белым лебедем на деревянный настил. Кикин от- странил рукою палача, в последний раз кинул взгляд на царевича — у обо- их блестели от слез глаза — и сам опустился на колени. Свистнул кнут, Кикин вздрогнул, но не проронил ни слова. На спине остался кровавый след, за ним второй, третий… — Считай, царевич. — Рука Петра Алексеевича сжимала плечо сына, будто когти хищной птицы вцепились и вонзаются с каждым уда- ром все глубже и глубже.