Сибирские огни, 2018, № 2

22 МИХАИЛ ТАРКОВСКИЙ ЧТО СКАЖЕТ СОЛНЫШКО? ваю…— И Таган сменил тон на тягуче-недовольный: — Хотя чо-то по- следнее время… Не знай. Ково он к имя лезет? Он думат, с имя делить будет все… Он для йих чуждый. Все равно оне не возьмут его. Нами бы занимался… А мы б уж не подвели. Ме-а. Бесполэ-эзно. Еще раз пронесся Кекс и сказал, что Старшой «все выслушал и не вякнул». «Но участок спас!» — радостно домяукнул Кекс. Таган сидел, сидел в будке, а потом не выдержал и вылез. — Ты знаешь, я никогда не лез к нему. Соболя загнал, сохата по- ставил… Мое дело — поставить. А чо там потом Старшой… Куда это мясо девать будет… куда чо уходит…Мне это… знаешь…— отрывисто и с силой говорил Таган. У него, когда он расходился, появлялась такая, что ли, лающая мане- ра, если так можно сказать в собачьем случае. — Ты думашь, он за нас запереживал?! — напирал он на меня. — Да ну на… За участок свой — больше ни за чо! Что границы подперли с Коршунятами. Он же к ним мостился дела ворочать, а они его в грош не ставят. — Да я тоже не понимаю, — поддакнул я. — Мы с Баксом Кор- шунячьим деремся, а он с Коршунятами за руку здоровается! Как так?! Нич-чо не пойму. — Да я ду-у-умал, ду-у-умал, — сказал Таган умудренно. — И все понял. Понимаешь, для него не мы главное! Не мы, а они! Чтоб его за ровню держали! Иначе — его заедат! Сохат Валентин уехал. Нога у Старшого помаленьку зажила, хотя хромал он еще сильно. В апреле поехал завозить груз и, зная, как засиделись мы в деревне, взял нас с собой. По дороге Старшой останавливался и тер- пеливо ждал, пока догоним. Погода стояла — чудо. Днем солнце топило снег, а короткие и звездные ночи запекали плавленый слой до каменной крепости. Потом вдруг чуток заморочало, нанесло снежок и наст припу- дрило — снежная подпушь покрыла твердую корку. Прозрачный моро- чок так и висел, оберегая от солнца и даря мягкую дорожку. Дни стояли длинные, полные света и оживающего дыхания тайги. Вечерами за рекой ухала неясыть, а с утра дятел, едва прикоснувшись клювом к сухой и гул- кой елке, впадал в такую дробную судорогу, что, когда строчка-очередь замирала, накатно стояло над тайгой стоверстное эхо. На третий день в хребтовой избушке Старшой пилил доски, Таган под шумок куда-то убежал, а я тоже пошел подышать-прогуляться, пока держит наст. Пила раскатисто отдавалась по лесу, и, когда я отдалился, стал слышен далекий лай Тагана. И лай, и звук пилы, между которыми я оказался на линии, были необыкновенно разлетными и слитыми в ров- ное эхо. Я понесся к Тагану и долетел быстро, несмотря на то что уже