Сибирские огни, 2018, № 2

автор книжки о знаменитом машинисте Николае Лунине, еще практически не печатавшийся, но уже мечтающий о Ста- линской премии, неожиданно (в весьма непростом 1948 г.) получает от органов важное задание (сформулированное, ко- нечно, как просьба): определить автор- ство некой повести контрреволюционного содержания. Геннадий Прашкевич точен в этой повести и исторически, и геогра- фически, в ней все почти документально: Н. А. Лунин (1915—1968) работал во время войны в Новосибирском депо, стал Героем соцтруда и лауреатом Сталинской премии; писатель Иванов проживал в ба- раке № 7 по улице Октябрьской, к тому же он — не вымышленное лицо, а родной дядя автора. Тем неожиданней развязка: автором «вредной» повести оказывается сам Иванов, это он сам писал ее главы, это он сам посылал написанное товари- щу Сталину в надежде, что вождь оце- нит ее по достоинству, ведь речь в этой повести шла о светлом будущем, которое наступит, когда все нынешние языки пе- ределают в один — сталинский, а все не- приглядные фамилии, имена и названия— в радостные и светлые… Есть над чем подумать. Повесть «Русский хор», включенная в книгу и давшая ей многозначительное название, на первый взгляд, кажется свя- занной с названными выше произведени- ями только географически. Социально и ментально — это разные России. Но… Конец XVII в. Петр I возводит се- верную столицу и строит российский флот, учреждает западные «ассамблеи» и отправляет российских «недорослей» на обучение в Европу, тогда как в глуби- не России («средняя полоса»), в деревне Томилино, в той, что рядом с Нижними Пердунами (о Верхних никто не слы- хал), вдовая помещица прелюбодействует с нанятым для помощи по хозяйству (!) французом, а когда тот изменяет ей с кре- постной девкой Матрешей, то наказыва- ет плетьми не его, а Матрешу. Все как всегда. Из нового мира в Томилино до- носятся только слухи. Но все увиденное в родных местах горько и глубоко ранит чистую душу юного племянника хозяйки, Алексея. И думаешь: что же с ним может произойти такого, что вдруг приблизит Алексея к нам не только этим (пока чисто детским) протестом против жестокости и несправедливости? И тут после размеренного, кропот- ливого, словно вязание на спицах, пись- ма, когда удивляешься каждой фразе, начинается самый настоящий детектив (в данном случае исторический), когда уже невозможно отложить книгу, когда читаешь и читаешь и ждешь развязки. Ведь дело в том, что недоросль Алеша Зубов опасно (даже преступно) похож на царевича Алексея, осужденного за из- мену и умершего (убитого?) в 1718 г. в Петропавловской крепости. К счастью, у двойника убиенного (умершего) царе- вича оказалась более счастливая судьба, несмотря на царское повеление отпра- вить его на верную смерть командиром мелкого парусника, шнявы, против целой шведской эскадры. Спросите, а при чем тут хор, русский хор? Да при том, что Алексей Зубов с детства слышал в себе эту вечную, всех нас пронизывающую музыку, он жил этой музыкой, он мечтал о ней, и вот, потеряв в бою свою шняву, но благодаря морской смекалке захватив шведский фрегат, Алексей Зубов при входе в Неву выстраивает на шканцах хор из своих «матрозов», и они… поют! Они исполняют виватный гимн, сочиненный самим Зубовым! Так сбываются мечты. Не миллион украсть, а добыть стране славу. И неважно, что «слова виватного гимна, сочиненные им, не во всем звучали пристойно». Тут и обнаруживается связь того, что было, с тем, что есть, и того, что есть, с тем, что будет. Ведь нигде (пишет Генна- дий Прашкевич), ни в одной стране мира прошлое не зависит так сильно от буду- щего, как в России. Владимир Никифоров