Сибирские огни, № 9, 2014

8 михаил тарковский. каждому свое — Ну, угощай, Коля! Получалась игра, новый оттенок гостеприимства: вроде водка Пашина, а он так уважает гостя, что уступает ему хозяйское право. Вдобавок и перед Раей выходило, что он выпивает теперь, чтоб не обидеть разливающего. Выражение моментально распространилось по деревне. Рая улыбалась, вываливая грибы. Пашка кричал: — Ну, угощай, Коля! Коля зачем-то встал. Рая включила магнитофон, проходя к холодильнику, взяла Колю за локти и, описав круг по кухне, выкрикнула, косясь на Пашу: — Сейчас пойду вот и Толмачеву отдамся! Пашка только зло хмыкнул, поднял брови и пожал плечами. «Ну, попал…» — подумал Коля. У Паши шла сейчас полоса куража, и главное было — продержаться в ней подольше, не перебрать, иначе грозит упадок — будет сидеть, свесив голову, клевать носом, но на вопрос: «Спать, может, лягишь?» — бодро вски - нется: «Нет!» Пошумит, поспорит — и снова книзу носом. Тут главное — его увалить решительной серией рюмок, иначе так и будет колобродить — ни два ни полтора. Если удастся — уснет мертвым сном до утра, хоть кол на голове теши. Пашка налил: — На горе стоит избушка! Угощай, Коля! — Частушку эту чепопалошную заладил... — Рая поджала губы и помо - тала головой. — Давай, братка! Ну ты че!.. — гнул Пашка. Рая держала стопку и говорила, обращаясь только к Коле: — Господи! Вот он три дня как приехал, не посмотрел на меня даже, не обнял ни разу… Только водка одна на уме! — Она закусила губу, подборо - док задрожал, взялся мелкой ямкой. — Толь-ко вод-ка… — повторила она низким рыдающим голосом. Потом собралась — опрокинула рюмку, запила водой. Шмыгнула носом, вытерла слезы и сказала трезво: — Извини, Коля. Пашка было повесил голову, но тут раздались по-морозному шумные и скрипучие шаги и громкий стук в дверь. — Да! — рявкнул Паша. Ввалились двое: Генка Мамай (кличка) и Петька Гарбуз (фамилия). Мамай — крепкий, рыжий мужик, веки в веснушках, синие глаза, волосы жесткие и плотные, зачесанные набок и стоящие упругой волной. Гарбуз — толстый малиноворожий хохол, Пашкин сосед. Пашка орал от радости: — От нюховитые! И ведь как знают, когда Пашка гудит! — Ты скажи, когда он не гудит! — сочно бросил Мамай, протягивая Рае мороженную сохачью печенку в газете: — Шоколадку построгай-ка нам, хозяйка. Пашке нравилось все, даже то, что зашел Генка — они всю жизнь друг друга недолюбливали. Прошлой зимой Пашка не дал Генке поршень от «бурана», у него его просто не было, а тот не поверил, сказал, что Пашка «зажался», и полгода с ним не здоровался. Неизвестно, сколько бы это про - должалось, если б однажды ночью, во время погрузки на теплоход, у Генки не намоталась на винт веревка, и Пашка не дотащил его до берега. Теперь они общались, но Мамай на Пашку затаил еще больше зуб, и теперь оба находили свой шик, что вместе пьют, хотя война подтекстов продолжалась. Вообще, Мамай всех всегда подозревал. Напившись, ни с того ни с сего, впе - рившись в товарища, грозил неверным пальцем и проницательно щуря глаз, тянул: «Не на-адо! Я зна-аю! Я сра-азу по-онял!» Гости сели. Рая достала тарелки: