Сибирские огни, № 9, 2014

6 михаил тарковский. каждому свое — Парень, тязево, — сипло ответил дядя Толя и, переведя дыхание, кив - нул сквозь стену. — Анисей-то, гляди, как закатало. — И, будто продолжая находиться где-то вне своего отказавшего тела, рассказал, как его прихватило («колотье так и хлестат») и как врач сказал после: «Хоросо, сто ты не зыр - ный, ну, не толстый, в смысле, а то бы крыска». Митька, внимательно кивая, выслушал, а потом вытащил из кармана норку и принялся объяснять: — Дя Толь… Короче, кобель, козлина, у тебя нагрезил... — но дядя Толя не дослушал и только сделал лежащей на одеяле рукой-рыбиной слабый и далекий отпускающий жест. А когда Митька выходил на улицу, вытирая шершавым рукавом глаза, там уже вовсю разворачивало на север, расползались облака, открывая нежно-синее окно, на фоне которого торопливо неслись последние дымные нити какой-то другой близкой облачности, и на душе тоже легко и свободно было, будто движением дяди-Толиной руки отпустилась не только эта злопо - лучная норка, а все грехи его жизни. Летом дядя Толя привез из Красноярска Галю, аккуратную и вежливо- осторожную пожилую женщину, с которой познакомился в больнице и кото - рую не приняла только дочь Афимья, а все остальные говорили, что, конечно, поторопился дедка, но Феня «две-над-цать лет» разбитая пролежала, а ему тоже пожить охота. Вернувшись, дед в тот же день, организовав мужиков, стремительно ста - щил лодку с уже привинченным мотором, заправленным бачком и уложенным в ящик самоловом. Митька рыбачил с ним рядом и, высматривая самолов, видел, как билась у деда под бортом, вздымая брызги, рыбина. Полчаса спустя дядя Толя поднесся к берегу, из мешка торчали два хвоста, и вдоль лодки, судо - рожно приоткрывая жабры, литым бревном лежал огромный осетр. Под осень дядю Толю свалил второй инфаркт. Из больницы его привезли на «Лермонтове», под руки вели на угор, откуда с пристальным участием глядел народ. На полпути дядя Толя сел на камень и долго отдыхал, глядя в пустоту потухшими глазами. Недели через три он засобирался с Галей в Красноярск — уезжать. Вечером за два дня до теплохода он с аппетитом поел, а потом его вдруг вырвало. После укола дядя Толя сидел на табуреточке, сын и дочь поддер - живали его за руки. Срывающимся голосом он крикнул: «Так зыть хочу!» — и заплакал, а через час умер, так никуда и не уехав, и наши бабы говорили: — Феня не пустила. Каждому свое — C Новым годом! — буркнул Паша, еще раз все оглядев. — Главное — самому потом не врюхаться… — и добавил, хмыкнув: — С похмелюги. Ладно, кому положено сгореть, тот не утонет. Место он выбрал приметное — кулемка, деревянная ловушка, на бугре, дальше спуск к ручью. Ружье привязано к кедрине, капроновая нитка натя - нута через крышу кулемки к листвени. — Погнали, — Паша позвал собак, накинул «тозовку» и упруго поскри - пел камусными лыжами по засыпанной лыжне, продолжая материть росо - маху, снявшую двенадцать соболей. Трех из них Павел нашел — обожрав - шаяся «подруга» наделала захоронок. По дороге он насторожил несколько больших капканов. Через день Паша был дома, правда, дорога дала прикурить. Выезжал он с санями, привязав к ним еще и нарточку. Реку завалило пухляком, да еще