Сибирские огни, № 9, 2014

44 Сергей КРУЧИНИН. ПАТЕРИК ГОВОРЯЩЕГО СКВОРЦА впоследствии эта квартира перейдет к нему, он давно мечтал жить и работать в Москве, и квартира была вполне достойным трамплином для начала. Ремонт потребовал значительно больше денег, чем я предполагал. От трех тысяч долларов, вырученных за дачу, оставалось немного, а я еще рас - считывал всему нашему семейству, Маше, Алеше, жене Свете и себе, купить зимнюю одежду. И я решился. Решился продать антикварную тумбочку из гарнитура конца девятнадца - того — начала двадцатого века, который когда-то приобрел дядя Саша. Это был ореховый гарнитур в стиле «русский модерн». Особенно хороши были резная горка, тумбочка и огромный буфет. Тумбочка была покрыта шпо - ном из карельской березы, имела изящно выгнутые дверцы, резное навер - шие с полочками и ножки, словно она привстает после пляски вприсядку. Но, при всей такой красоте, под тяжестью времени тумбочка утеряла товар - ный вид, стала неказистой: дверцы в нескольких местах проел шашель, дре - весный червячок, одна из ножек подломилась, фурнитура отстала и треснула в нескольких местах. Что делать?.. Были клей, полироль, воск от свечей, в аптечке я отыскал зеленку, марганцовку и йод. Два дня я трудился, чтобы реставрировать произведение мебельного искусства большого мастера, при - дать ему лощеный вид. Самую большую сложность представляли дырочки от шашеля. Их нужно было не только закрыть, но и сравнять по цвету и фак - туре с карельской березой. Работал я как алхимик: смешивал, пробовал на разных поверхностях, добавлял, смешивал и вновь пробовал. В итоге тум - бочка превратилась в гармоничное создание, на полу валялись тряпки, выма - занные во все цвета радуги, руки были в воске — все приходилось делать пальцами, — мало чем отличаясь от тряпок. Я отошел и присел на стул, чтобы рассмотреть со стороны сотворенное мною чудо. Чудо сияло янтарем карельской березы, пахло пчелиным воском и полиролью. Я не мог оторвать глаз; сумбурно промелькнули кадры из жизни близких мне людей, когда-то населявших эту квартиру. «Не смей продавать, — сказал я себе, — ведь это начало конца». Но уже твердо знал, что продам — и завтра же! Рассказывать о перемещении тумбочки из Ивантеевки в Москву не сто - ило бы, если б не один эпизод… Я замотал мою драгоценность в байковое одеяло и приторочил верев - ками к верхнему багажнику с трудом пойманного старенького «Москвича». От сильного встречного ветра один угол одеяла выпростался и хлопал по боковому стеклу шофера, словно принуждая вернуться, но я уже был непоколебим. Для окончательной оценки тумбочку выставили на яркое солнце у стены антикварного магазина. На этой пыльной площадке яркие краски карельской березы несколько пожухли, для них требовался другой интерьер и мягкий свет родного дома. Все же я успел заметить, как сверкнули глаза продавца. — Восемьсот долларов, — твердо сказал я, и продавец нехотя согла - сился, выписал договор и квитанцию. Условились, что за деньгами я приеду через два дня, семнадцатого августа. Утром семнадцатого, собираясь на электричку, я услышал по радио, что в стране объявлен дефолт. Это меня насторожило: весь путь до Москвы я соображал, как разговаривать с продавцом, отдаст он долларами или начнет всячески исхитряться, чтобы вернуть долг в рублях. В магазине я увидел за спиной продавца двух дюжих молодцов. Перед этой мощной троицей стояли две растерянных интеллигентного вида ста - рушки и пытались внушить продавцу, что старинный венецианский хру - сталь не может быть оплачен рублями, только твердой валютой: долларами или фунтами. Молодцы за спиной продавца надменно молчали. Я вмешался в разговор и сказал, что курс рубля в течение дня будет падать, определить