Сибирские огни, № 9, 2014

41 Сергей КРУЧИНИН. ПАТЕРИК ГОВОРЯЩЕГО СКВОРЦА Всю войну и еще несколько лет мама работала председателем фаб - кома Ивантеевской фабрики имени Дзержинского. Однажды, инспектируя фабрику, ее приметила Мария Марковна Каганович — жена наркома путей сообщения, организатора строительства Московского метрополитена, вли - ятельного соратника Сталина. Мария Марковна возглавляла ЦК профсою - зов швейной промышленности СССР, и маму назначили ее заместителем, инспектором по подбору кадров. Дядя Саша считал, что мама избрала пра - вильный путь. — Надо наращивать обороты, — говорил он ей. — Сорок лет! Все впереди! Мама уезжала в Москву рано, когда я только просыпался, торопливо обнимала и совала мне в руки марки с писем, приходивших в ЦК мешками со всего света. Цековский шофер дядя Коля на потрепанной «эмке» уже нетер - пеливо подавал сигнальные гудки. Возвращалась мама, когда я уже спал. Да еще часто ездила в командировки по республикам СССР. По выходным они вместе с Надей кипятили и затем стирали накопивше - еся за неделю белье, мыли с каустиком и выскребали широким ножом пол до белого дерева — краску было не достать. Наваливалась еще масса срочных и неотложных дел. Однажды Мария Марковна сделала маме замечание, что та после выходных приезжает на работу усталой, не отдохнувшей. Мама оправ - дывалась заботами по дому. — Почему же вы не наймете домработницу? — брезгливо спросила Каганович. Вряд ли она знала, какую зарплату получают ее сотрудницы. От неделовых и личных контактов ограждал Марию Марковну приставлен - ный охранник, провожавший ее даже до туалетной комнаты. Справедливости ради нужно сказать, что деньги взаймы до зарплаты своим помощницам она давала легко. Когда я начал учиться во втором классе, мама решила, что мне требуется более пристальное внимание, и вернулась на фабрику в качестве начальника второго швейного цеха. Но связь с Марией Марковной не прервалась: помимо коротких писем и открыток с вопросами о производственных делах, они встре - чались на каких-то партконференциях. Время от времени Каганович предла - гала вернуться на работу в ЦК, но маме не нравилась бумажная работа. До восьми лет я находился под присмотром тети Мани. Целыми днями она шила или вышивала в стиле «ришелье». Целыми днями стрекотала машинка «Зингер». По всему дому были разложены ее ажурные творения на светлом полотне. Особо изысканные вышивались на черном. Должно быть, они становились особо востребованными. Иногда она останавливалась и призывала меня послушать по радио, черной тарелке, висевшей на стене, детские передачи. Среди них были гениальные, но я не всегда откликался на призывы тети Мани, о чем теперь жалею. Я довольно рано перестал ее слу - шаться. Однажды, сидя на горшке, уловил противоречия между тем, что она требует от меня, и тем необходимым делом, которое с полной серьезностью я произвожу в данный момент. Я вдруг понял, что можно слушать, но не слы - шать, и можно слышать, но не подчиняться. Так мы и жили с моей доброй и любимой тетей Маней. Отсутствие мамы в моей повседневной жизни компенсировалось празд - ничными посещениями Третьяковки, Большого театра, тогда еще малодо - ступной Грановитой палаты в Кремле, елок и концертов в Колонном зале ЦК профсоюзов и даже первомайской демонстрации, где я сподобился лицез - реть Иосифа Сталина во плоти, на трибуне Мавзолея. Помню напряженный шепот сквозь скандирование лозунгов: «Вон он! Вон он! В центре!» Средь серых правительственных фигур я различил белое пятно то ли шинели, то ли френча.