Сибирские огни, № 9, 2014

40 Сергей КРУЧИНИН. ПАТЕРИК ГОВОРЯЩЕГО СКВОРЦА грифом ФУБР — фабричный улучшенный быт рабочих. Деньги, отдавае - мые людьми на строительство квартир, возвращались, как только стро - ительство было завершено, и люди вселялись в свои жилища. Но с этого момента квартиры переходили в собственность государства. Так наше объ - единенное семейство поселилось в девятнадцатой и двадцатой квартирах второго этажа четырехэтажного дома, расцвеченного лентами из красного и белого кирпича. На часть денег, возвращенных за квартиру, решили купить Наде зимнее пальто. Сознавая ответственность операции, в Москву Надя отправилась с Таней. Вдогонку дядя Саша попросил купить хороший чай. Пальто искали долго. Сначала купили костяной ажурный гребень в Надины каштановые волосы, затем дорогущий чай в зеленой, граненого стекла, шкатулке, а под - ходящего пальто отыскать все не могли. Мать несла ларец с чаем, а Надя — чудесную гребенку на своей голове и в руках — сумочку с деньгами. Вне - запно из какой-то подворотни выскочили беспризорники, сорвали драго - ценный гребень, оставили лишь ручку от сумочки — остальное было вмиг срезано блеснувшей бритвой. Беспризорники, гребень и деньги растворились в небытии. Остолбеневшие сестры стояли посреди улицы, только мама про - должала прижимать чайный ларец к груди. Дома дядя спросил, еще ничего не подозревая: — Сколько стоит чай? Надя дерзко ответила: — Столько, сколько квартира! — и впервые горько разрыдалась. Оставшиеся дома «квартирные» деньги Александр Петрович дважды пересчитал, аккуратно завернул в газету «Правда» и уложил в нижний ящик письменного стола — до лучших времен. Лучшие времена настали в 1947 году. Грянула денежная реформа. До определенной суммы старые купюры менялись десять к одному, дальше курс обмена резко снижался. Торжественно открыли ящик письменного стола — повисла мхатовская пауза, никто не хотел верить своим глазам и не решался произнести первое слово — на дне лежала труха от газеты «Правда» и мышиные экскременты. Возвращенные за квартиру деньги превратились в миф с привкусом комизма и трагизма. Следующее событие повергло меня в скорбь, и появились крамольные мысли о несправедливости денежной реформы. Из моей глиняной копилки ножичком извлекли три рубля мелочью, и я с недоумением и горечью узнал, что при обмене они превратятся в тридцать копеек. Вероятно, печаль моя была столь велика, что Надя из своей новой зарплаты подарила мне три рубля одной зеленой и хрустящей бумажкой. Не знаю, одобрил бы это известный педагог Макаренко, но помню тот жест доброты до сих пор. К тому же отме - нили карточки, многие продукты подешевели и зарплату выдали по старым расценкам. Народ вздохнул! Другую душераздирающую историю, связанную с денежной реформой сорок седьмого года, мне рассказала мать. По дороге в деревню мы остановились у ее школьной подруги Феонки в Сухиничах. Всю-то ноченьку Феона исповедовалась перед матерью и рас - сказала, как спекулировала во время войны, скрывая это от мужа, партий - ного руководителя района, как накопила целый миллион, а когда объявили реформу, не смогла его обменять. Ограничения, выдвинутые властями, направленные в том числе и на борьбу со спекулянтами, поставили жир - ный крест на вожделенном миллионе. Мужу ничего не сказала, опасаясь его гнева. И, чуть не сойдя с ума, перевязанные тряпочками колоды денег бро - сала в огонь и молилась, истово клянясь подруге, что из огня корчил ей рожи и тоненько хохотал настоящий синий черт.