Сибирские огни, № 9, 2014

39 Сергей КРУЧИНИН. ПАТЕРИК ГОВОРЯЩЕГО СКВОРЦА фабрики имени Дзержинского, бывшей Ватреме, Смагина. Дядя Саша почув - ствовал в моей маме общественную жилку и всячески направлял ее, так она мне рассказывала. Сам Александр Петрович Кузин был выходцем из рыбинского купече - ства, из волгарей. Сохранился портрет его отца. Седовласый крепкий ста - рик запечатлен с томиком Тургенева в руках, как тогда было модно. У дяди Саши было несколько братьев, все они стали инженерами, исключая одного, избравшего военную карьеру. Основной специальностью дяди Саши были паровые турбины. Я сужу об этом по тому, что в его библиотеке сохранилось огромное количество альбо - мов и чертежей с этими самыми турбинами. Ничего не понимая, я с огромным удовольствием их разглядывал — столько было в этих чертежах стройности и необыкновенной красоты! Когда во время войны я увлекся рисованием, все форзацы этих потрясающих альбомов заполнил своими каракулями, отдаленно напоминавшими самолеты и танки. Никто меня не осуждал — другой бумаги в доме не было. Существует еще одна фотография 1918 года, на которой Алек - сандр Петрович — в большой аудитории среди очень солидных людей инже - нерного вида. Кроме года, на фотографии никаких других пояснений нет. Отчетливо помню, как во время войны вывозили библиотеку Алексан - дра Петровича. Строгие мужчина и женщина просматривали книги и дело - вито закладывали в ящики. Запомнил даже сумму — пять тысяч рублей, семье нужны были деньги. Когда ящики вынесли и люди ушли, дядя Саша продолжал недвижно и молча сидеть у опустошенного распахнутого книж - ного шкафа с растрепанной пачкой денег в руке. На полу остались лежать невостребованные книги и подшивки иллюстрированных журналов «Про - буждение» и «Нива» за четырнадцатый и пятнадцатый годы. Позже именно в этих журналах я познакомился с Мережковским, Амфитеатровым и, кажется, с Лесковым. Дядя продолжал молча сидеть, сжимая и разжимая в ладони деньги. В конце концов, тетя Маня заставила его выпить полстакана водки и увела спать. Невостребованным остался и альбом Третьяковской галереи с черно-белыми изображениями картин, напечатанными очень качественно. Это был мой первый и самый сильный восторг от русской живописи. Когда мама привела меня в Третьяковскую галерею, восторг был менее острым, поскольку я его уже ждал. Как приложение к подписке на те старые жур - налы — висела в комнате над трюмо цветная репродукция с картины Клевера «Зимний вечер»: над лодкой, вмерзшей в ручей, склонилась стылая ветла, в пустынном небе огромная холодная луна. За годы войны краски пожухли и закоптились, картина приобрела коричневый оттенок. Этот декадент - ский пейзаж наводил на меня такую печаль, что луну я избрал как цель для стрельбы из лука. Дырка в ней появилась в сорок девятом. С дыркой картина провисела еще пятьдесят шесть лет, напоминая мой дурацкий подвиг. В пять - десят седьмом году в Калужской картинной галерее я увидел оригинал этого грустного пейзажа Клевера. Он мне показался удивительно родным и трога - тельным, дырки на луне не было, захотелось домой. Ивантеевский дом, где висела картина Клевера, объединил всех моих тетушек с их мужьями: Кузиных, Решетиных и безмужних Костиных. Думаю, что инициатором этой клановости, несомненно, была тетя Маня. Ее желание поддерживать связь даже с дальними родственниками было неистребимо. Регулярная переписка шла с родней в Калуге, Ленинграде, с прочими горо - дами и весями СССР, даже с Ригой, где жила бывшая горничная Шлиппе. Обменивались выкройками и модными журналами. Основным спонсором покупки кооперативного жилья выступал дядя Саша. Любопытна коммерческая особенность покупки этих кооператив - ных квартир. В 1932 году в стране начали строить жилые дома под