Сибирские огни, № 9, 2014

29 Сергей КРУЧИНИН. ПАТЕРИК ГОВОРЯЩЕГО СКВОРЦА совершенно мне незнакомых инструментов. С ними еще предстояло позна - комиться. Главное же — моя необычная постель. На золотистой душистой соломе лежала обыкновенная простыня и подушка, но укрываться я должен был огромным овчинным тулупом. Вот это была песня! Я укрывался с голо - вой и чувствовал, как меня обнимает природа — с томными запахами поля, хлеба и парного молока… И мгновенно засыпал. Просыпался от удаленных тонких и размеренных ударов металла о металл. Это дядя Ваня на маленькой наковаленке, вбитой в бревно, отбивал косу. Вообще, все свои инструменты он содержал в идеальном порядке: отре - монтированные и наточенные до бритвенной остроты, они были готовы к применению в любой момент. Всякий день дядя вставал рано и успевал до завтрака часа два, а то и больше поработать по хозяйству — это было его железным правилом: не садиться за стол, предварительно не потрудившись, а для меня — молчаливым уроком. Но осваивать этот урок я начал значи - тельно позже, выбрав профессию музыканта… Ровный и мощный гуд трех ульев, установленных внутри домика, напо - минал работу катонного цеха, куда мать меня водила на экскурсию. Нако - пившиеся за ночь юные силы выталкивали меня из-под овчинного тулупа, и я бежал к дяде — посмотреть на его ловкую работу. В конце концов он и мне дал легкую старую косу, предложил отбить, наточить и пройти рядок по нескошенной траве. Хотя я и старался, прижимал пяточку косы к земле, лез - вие часто проскальзывало по траве, не срезая ее: вместо ровного рядка полу - чалась корявая поверхность с уродливыми клоками травы. Это напоминало мою голову, однажды стриженную пьяным парикмахером. Дядя Ваня сказал, что когда-то и сам так начинал, и мы пошли завтракать. В первое же утро по приезде в Колтенки мы с мамой и тетей Лидой отправились к дому наших предков, где родились моя мать и многочислен - ные тетушки. Намеренно пошли не по улице, а задами, по хорошо утоп - танной дорожке среди бесконечного пшеничного поля с изумрудными вол - нами, гонимыми по нему теплым ветром, и колхозными садами. Когда-то любовно и заботливо посаженные местными крестьянами, до револю - ции — владельцами этих когда-то роскошных садов, теперь они были, в сущности, ничьи. Пошли именно этой безлюдной дорожкой, чтобы не встретить деревенских, уже осведомленных о нашем приезде и жаждущих бесед, а подойти к родному дому со стороны памятного сада с носталь - гически светлым, уже много лет лелеемым чувством. Мама мне с гордо - стью рассказывала, что нашу деревню в свое время называли «уголком Москвы» — за аккуратность вымощенных дорог и особую прелесть садов и искусно устроенных прудов, в Колтенках они назывались «сажелками». Самая большая сажелка в центре деревни именовалась с особым чув - ством — Вольная! Имя этому красивому и большому водоему было дано не случайно: деревня наша располагалась по двум сторонам большака — с одной стороны жили бывшие крепостные, с другой — крестьяне, разбога - тевшие на различных промыслах, либо мещане, выкупившие землю у поме - щика Карла Шлиппе после 1861 года, после указа Александра Второго об освобождении крестьян. Пока мы шли к нашему саду, именно так я его называл — «наш», сделал потрясшее меня открытие: Надя не захотела ехать в деревню потому, что боя - лась не осилить тех чувств, которыми я заразился от матери и тети Лиды. Уже виднелись высокие темные липы с восточной стороны нашего сада. Неожиданно тугой, горячий и пыльный ветер вывернул наи - знанку листья деревьев, мгновенно превратив их в седые, постаревшие и неприветливые. — Дождя не миновать, — озабоченно сказала мать.