Сибирские огни, № 9, 2014

28 Сергей КРУЧИНИН. ПАТЕРИК ГОВОРЯЩЕГО СКВОРЦА — Кто твой отец? Скворец! — задал первый урок Василий. — Скворец! Скворец! Скворец! — на разные лады скрипуче, но внятно выговорил пернатый. — А кто твоя мать? — был задан второй урок. — Скворчиха! — подска - зал Василий. — Скворчиха, — с некоторым трудом выговорила птаха. — Кто твоя суженая-ряженая? — задал третий урок Василий. Было заду - мано, что птица ответит «скворчунья», это трудное слово пока у нее не полу - чалось. И вдруг бойкий скворец совершенно чисто выпалил: — Нилка Кручинина! Нилка Кручинина! Нилка Кручинина! — Ну, Анюта, — проказница! Задам ужо я тебе, — развеселился Васи - лий и уж хотел было кликнуть свою озорливую сестру, чтобы вместе посме - яться, но тут вбежала испуганная Танька с криком: — Вася! Вася! Там Семен Журавов пришел убивать нашу Анюту! — Где он? — Там, за вишнями, с берданой! Вася схватил костыль и попрыгал к выходу: — Эй, Семен!— крикнул он. — Это я хочу, чтобы Анюта вышла за Ивана, можешь — пальни в меня, а лучше брось дурить, ты же обрюхатил Наташку Суворкину. Она по тебе сохнет. Дай бердану на время, я хоть зайчи - ков постреляю, а то совсем одолели, жрут молодые яблоньки. А на Успенье справим три свадьбы в три гармони! А?.. Семен! Оставь бердану, сам возьму. Иди с богом. Так все и случилось. Венчались на Престольный праздник в наших Кол - тенках, Успение Пресвятой Богородицы, все три пары. Так вот и было. Глава третья. Школа антоновских яблок Одно выражение из детства я вспоминаю всякий раз, когда ем яблоки. Купив антоновку, моя родная тетушка Маня, со звоном откусив от плода, неизменно произносила: — Испортил Мичурин антоновку, то-то было у нашего папы в саду! В соломе яблоки хранились аж до марта; выберешь самое крупное, откусишь, так дух по всему дому… А эти — что?! Ни вида, ни вкуса, ни запаха... В сорок восьмом году мама и тетя Лида на отпуск поехали в Колтенки, здесь они не были около двадцати лет. Взяли с собою и меня. Остановились в большом, удобном доме своей старшей сестры Анюты и ее мужа Ивана Тимофеевича. Здесь был небольшой, но ухоженный сад с пчельником и уют - ным садовым домиком с комнатой с тремя ульями, летками выходившими в сад, узкой солдатской койкой и письменным столом, на котором я углядел несколько книг, среди которых был «Тихий Дон» Шолохова, и стопку испи - санных тетрадей. Потом я узнал, что это были дневники моего дяди Вани. После его смерти в семидесятом году эти тетради вместе с Библией унас - ледовала двоюродная внучка Галя Иванова. Мне досталась тонкая школьная тетрадь со странным и смешным текстом и его сочинение времен занятий на учительских курсах, написанное каллиграфическим дореволюционным почерком с нажимами, на тему «Образ Андрея Болконского в романе Тол - стого “Война и мир”». Вот в этой комнате с ульями, книгами и тетрадями и пребывал мой дядя Иван Тимофеевич Иванов. Меня поразили запахи: густой, с виолончельным гулом пчел, от ульев, кисловатый махорочный, от самокруток, и нежно-смолистый — от дерева. Это все мне необыкновенно понравилось. Другие запахи были в комнате, где поселили меня. Это была дядина мастерская — с большим деревянным верстаком, с рядами различных,