Сибирские огни, № 9, 2014

189 Александр ШАПОШНИКОВ. ЧАСТЬ ВРЕМЕНИ про деда Афанасия Семёновича Макарова. Еще пацаном, году в девятисотом, сбежал он из глухой и голодной семипалатинской деревни в город, и в итоге оказался в Омском паровозном депо, где стал учеником машиниста. Учеником он оказался толковым и делал все с умом. Еще он прилично играл на мандо - лине — так, что даже солировал в деповском оркестре, хорошо пел, немного рисовал и даже писал маслом. Афанасий Макаров был замечен и послан дирекцией депо в славный город Лондон, «дабы учиться паровозному делу настоящим образом». С тех пор в доме хранятся великолепные лондонские фотографии деда. Как их не изъяли при аресте — уму непостижимо. Об этой черной странице нашей семейной истории мама тоже рассказала. О том, что такое ночной обыск, когда отобрали бабушкину Библию и написали в протоколе: «Изъята религиозная литература». Мама это очень хорошо пом - нила, ей было 14 лет. Дело было в декабре 1938 года, а уже через три дня у бабушки отказались принять передачу и записку. В ответ было озвучено реше - ние Особого совещания: «Десять лет без права переписки». Что это значит, мама — и мы вместе с ней — узнали лет пятнадцать назад, когда мама перее - хала в Питер. А в Питере действует самое активное в стране сообщество детей репрессированных. Они-то и выбили для мамы истинный документ о судьбе деда. До того нам присылали разные отписки о том, что он умер в 1942 году от воспаления легких, утонул в 1944-м. Подписывались эти справки уважаемыми людьми, такими, как генерал-майор юстиции В. Дуркин. А на самом деле деда арестовали 9 декабря, а расстреляли 12 декабря того же 1938 года, прямо во внутренней тюрьме НКВД. Почему это случилось — сейчас уже сказать трудно, тогда ведь брали и просто так, для выполнения плана. Была, правда, у деда присказка: «Спасибо, за что боролись…», — и он ее к месту и не к месту применял. Реабилитировали его в 1956 году посмертно, «за отсутствием состава преступления». Это письмо я вынул из того же почтового ящика у калитки, откуда в марте 1953 доставал газету «Правда» с сообщением о смерти Сталина, а в июле ту же «Правду» с известием о расстреле Берии. В это время в доме кипела могучая работа по реконструкции. В заново построенном жилом полуподвале поселился дед Максим со своими вениками, потом, когда деда не стало, там устроена была кухня-столовая, затем дровя - ной и угольный склад, наконец, в конце шестидесятых, на волне затухаю - щей хрущевской оттепели, мы своей студенческой группой провели там пер - вый декадентский вечер. Почему декадентский? Потому что декадентов тогда практически не издавали, а ведь это была поэзия! И какая! У нас нашлись зна - токи, имеющие дома прижизненные издания Бальмонта, Северянина, Белого, Брюсова, даже Гумилева! Сделали декорации, у нас даже луна в нарисован - ном окне загоралась. Мама помогала шить занавес. И первый вечер состоялся. Потом все это мы назвали декадентским клубом «Эх, бедная Лиза». И собира - лись один раз в год в самую длинную ночь. Клуб просуществовал несколько лет. Фотоотчеты и стенгазеты мы вывешивали на кафедрах, в НИИ, на пред - приятиях. Мы и предположить не могли, что в этих литературно-музыкальных балаганчиках можно усмотреть что-то предосудительное. Но всевидящее око «старшего брата» не дремало. К нескольким родителям участников «Бедной Лизы» приехали из КГБ, нас просто вызывали в отделы кадров, где проводи - лись многочасовые беседы о вреде декадентства в жизни и в искусстве. Хотя истоки и смысл декадентства собеседники наши понимали нечетко, зато они четко понимали опасность подпольных клубов. После некоторого колебания я рассказал все родителям. Услышанное привело их в ужас, особенно маму. Тогда она и рассказала мне о многолет - нем состоянии изгоя с клеймом «дочери врага народа». Был задан и рито - рический вопрос: «Ты этого хочешь?» Я, конечно, этого не хотел, и клуб закрылся. «Профилактирование» последствий не имело, а опыт «Бедной Лизы» я потом использовал, участвуя в создании «Терпсихоры», горнолыж - ного клуба «Сибиряк», Фонда молодежной инициативы. А пока на месте клуба в том самом подвале мы с отцом соорудили баню. Причин тому было