Сибирские огни, № 9, 2014

17 михаил тарковский. каждому свое В деревню, разрушенную, заросшую лопухами и крапивой, стала летом приезжать зоологическая экспедиция. Поселился постоянный сотрудник с семьей, тетя Надя уже зимовала не одна. Все большое и опасное у этой маленькой безбровой старушки с пти - чьим лицом называлось «оказией». Плотоматка, буксир с плотом, прошла близко — «Самолов бы не зацепила. Сто ты — такая оказия!»; «Щуки в сеть залезли — такие оказии! А сетка тонкая, как лебезиночка — всю изна - хратили». Рыбачила она всю жизнь, девчонкой, когда отец болел, военными зимами, не жалея рук, в бабьей бригаде, и сейчас, хотя уже «самолов не ложила», а ставила только сеть под корягой, которую каждое утро проверяла на гребях. Туда пробиралась не спеша, вдоль самого берега, а вниз летела по течению на размеренных махах. О рыбалке у нее были свои особые представления. Кто-то спросил ее, как правильно вывесить груза для плавной сети, на что она ответила: — Делай полегче, а потом в веревку песочек набьется — и в аккурат будет. В рыбаках тетя Надя ценила хваткость и смелость, умела радоваться за других и не любила ленивых, вялых и трусливых людей («Колька моводец. А Лёнька — никудысный, не сиверный».) Зимой тетя Надя настораживала отцовский путик и ходила в тайгу проверять капканы с рюкзаком и ружьем, с посохом в руках, на маленьких камусных лыжах, в игрушечных, почти круглых бродешках, в теплых шта - нах, фуфайке и огромных рукавицах. С приезжими у тети Нади установились свои отношения. Студентки посещали колоритную старушку, угощавшую их «вареньями и оладдями», дивились ее жизнестойкости, писали под диктовку письма сестре Прасковье в Ялуторовск, а зимой слали посылки и открытки. Тетю Надю это очень тро - гало, она отвечала: — Сизу, пису, одна как палец, — и посылала кедровые орешки в мешочке, копченую стерлядку или баночку варенья. Девушки обращались к ней за советами в щекотливых делах. Тетя Надя учила: — Своим умом зыви. Музык — он улична собака. Студенты мужского пола с удовольствием пили у нее бражку, закусывали жареной рыбкой, что было неплохо после дежурных макарон с редкой тушен - кой, и за глаза посмеивались над бабкой, которая не выговаривает букву «ш» и по праздникам подводит брови углем. У тети Нади было много знакомых, но постоянно ее посещали «сродный брат» Митрофан Акимыч и Петя Петров. Митрофан — крепкий и статный старик с плаксивым голосом, всегда ездивший на новом моторе. Завидев под - рулившего гостя, тетя Надя выбегала из дома и кричала ему с угора, а он кри - чал ей снизу, и так они перекликались, пока он не подымался, потом обни - мались и шли в избу. Выпив, Митрофан становился невозможно суетливым, бегал, здоровался со всеми подряд двумя руками, спрашивал, как здоровье и ребятишки, кричал, указывая на бабку: — А это сестра моя, под обхватной кедрой родилась... — всплакивал, тут же, махнув рукой, смеялся, а когда уезжал, просил кого-нибудь завести ему мотор. Когда это делали, он влезал в лодку, хватал румпель, включал реверс и уносился на страшной скорости, размашисто крутанув указательным паль - цем у лица и приложив его к губам: мол, погуляли — и молчок. Петя Петров был отличным, но насквозь запойным мужиком. С Севера он привез жену-селькупку. Они работали на почте на пару и пили тоже на пару, по поводу чего в Бахте острили: — Вот красота-то! Все пьют — все довольны. Чем не счастье?..