Сибирские огни, № 9, 2014

176 Александр ШАПОШНИКОВ. ЧАСТЬ ВРЕМЕНИ у Максима Шапошникова стоял рубленый дом, пять окон по фасаду, в хлеву дре - мали пять коров, а в конюшне хрустели овсом четыре лошади; были и конные грабли, жатка, сенокосилка. Да еще и три сына народились один за другим, а всего в семье Шапошниковых было пять сыновей и одна дочь. Отец мой, Арсе - ний Максимович, родился в 1920 году и был самым младшим. Хозяйство деда Максима считалось в селе образцовым, хотя и было далеко не самым крупным. Но я увидел деда впервые не в Гусельниково, а лет в пять в селе Ургун, где дед с бабкой, Лепестиньей Яковлевной, жили в избе со старшей дочерью Матрё - ной (этот брошенный дом и по сию пору стоит на том самом месте в зарослях бурьяна на окраине деревни). Помню ослепительный зимний день, заваленные снегом по самые крыши дома, ярко-синее небо и белейшие, невиданные в городе сугробы с вызывающе желтыми разводами, и не только в глухих переулках, но и на центральных улицах. Село Ургун в четырех километрах от железнодорож - ной станции Евсино было по нынешним понятиям очень многолюдным. И школа в нем была двухэтажная, белая, а директор этой школы слыл едва ли не самым уважаемым в селе человеком. При нашей первой встрече дед в ватнике и огром - ных белых пимах чистил снег. Дед переехал в Ургун к дочери после того, как его, культурного хозяина, в 1930 году раскулачили и сослали, слава богу, что не в Нарым, а на известковое производство на станцию Ложок. Там, за колючей про - волокой, дед и отработал три или четыре года. Готовился дед, конечно, ехать в Нарым, как и большинство сосланных его односельчан (настоящих кулаков), но судьба распорядилась иначе. Про Нарым мне рассказывал много лет спустя мой учитель профессор Наринский, в начале тридцатых он работал в аппарате первого секретаря Западно-Сибирского край - кома ВКП (б) Роберта Индриковича Эйхе, занимался вопросами сельского хозяйства. Помню, сидим мы в ресторане гостиницы Обь, любуемся речным закатом, и Наринский рассказывает, как от пристани у Бугринской рощи отхо - дили вереницы барж с тысячами раскулаченных и в мертвой тишине уходили на Север, во мглу, в Нарым… А там, на нежилых берегах, людей выбрасывали, оставляли топоры, лопаты, немного картошки: устраивайтесь! Через пару меся - цев — землянки, через пару лет — рубленые избы, и посевы, и огороды, и даже скотина! «Вы думаете, почему так получалось? — спрашивал Наринский. — Потому, что там не было советской власти, были только комендатуры, и царь, и бог — начальник комендатуры! И все решалось по разумению и здравому смыслу, конечно, для тех, кто выживал». Результаты были таковы, что в 1935 году Наринский стал инициатором и организатором выставки достижений сель - ского хозяйства Нарымского края. Выставка проходила в клубе Сталина под крылом НКВД и поразила даже знатоков: масло — лучше вологодского, карто - фель — прямо белорусская бульба, даже пшеница и рожь под стать алтайским! Известковое производство — тоже не сахар. Человек в известковой пыли сгорал за полгода, не спасали никакие маски, но дед попал в кладовщики, а потом и в счетоводы, ибо и считал, и писал, и читал очень хорошо. Мог ли он предполагать, что через семь десятков лет в Новосибирске будет вручаться губернаторская стипендия имени Арсения Максимовича Шапошникова (его младшего сына) лучшим студентам-бухгалтерам! А пока дом и имущество Максима Шапошникова описали, семья разбрелась по родным и знакомым (слава богу, что не в ссылку). Дед же, вернувшись, купил старую избу дочке Матрёне, которая к тому времени вышла замуж, и сам с бабкой переехал к ней. И было это в селе Ургун. С тех самых пор я так и вспоминаю его чаще всего: в ватнике, пимах и с лопатой! Причем не с летней штыковой, а с деревянной снеговой! Я не могу вспомнить деда, вскапывающего огород или окучивающего картошку — это, говорил он, бабьи дела. (Кстати, огород дед всегда пахал конным плугом, коня и плуг для этого брал в колхозе.) А вот с косой он управлялся лихо! У тетки Матрёны была корова Галя, да и еще немало всякой скотины, и сена требо - валось прилично. Дед даже мне, лет в 9—10, сделал небольшую косу и брал меня с собой на покосы. На ближние покосы ездили прямо на корове Гале,