Сибирские огни, 2006, № 11

средоточились по залу, условившись соединиться на входе после того, как каждый закупит порученные ему продукты. Митька огляделся по сторонам. Доверенные ему деньги он решил потратить с умом. Он стал с глуповатым видом расхаживать по рядам и прицениваться к консер­ вам. В скором времени его ладони неожиданно зачесались, и он увидел в этом доб­ рый знак. Неоплаченные консервы быстро прикрыли дно пакета. Выброс адреналина в кровь обострил все имеющиеся у него чувства, и Митька вспомнил, что у страха глаза велики. В данной ситуации это означало то, что ему каким-то непонятным образом удалось увеличить обзор за счет затылка, на котором зашевелились волосы, как на голове у медузы Горгоны. Когда консервов в пакете набралось больше половины, он стал совершать про­ должительные вдохи и выдохи, чтобы привести в порядок оголенные нервы. О соде­ янном Митька не жалел, предвкушая сдержанную похвалу со стороны своих товари­ щей. Он даже с удовольствием представил себе, как они скажут: «Молодец, Белов! Так держать!» 26 Спасский стоял на берегу Абакана. Частокол тополей остался позади, а впереди — река, название которой переводится с хакасского языка как «медвежья кровь». Он по колено зашел в воду и остановился. Диск солнца отражался от водной глади. На поверхности резвились стайки окуньков, вычерчивая циркулями хребтов саморас- ширяющиеся окружности, которые тут же стирали невидимые ластики речки. На разных этажах деревьев-небоскребов щебетали птицы. Спасскому захотелось услы­ шать соловья, но он знал, что в сибирских лесах тот не водится. «Знаю, что невзрачный с виду, — думал Андрей, — а людям яркое оперенье и не нужно. Все мы к сердцам тянемся. Устремится соловьиное соло в небесную даль, разбередит душу, приглушит многовековую боль, впитанную с молоком матери, а тоску не излечит — усилит ее. На древнерусской печали о неведомом земля наша стоит. Три спасительных родника из-под гранитных глыб бьют: Вера, Надежда, Лю­ бовь. Про то и поет соловей». Андрей видел птичку по телевизору, о ней Дроздов в своей передаче рассказывал. Рассердился он тогда на телеведущего за то, что показал соловья. Исчезла загадка... Мысль прервалась кукованием, раздавшимся в лесу. То замирало оно, то вновь возобновлялось: — Ку-ку, ку-ку, ку-ку... Андрей спросил: — Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? Птица не откликнулась, замолчала почему-то. «Маловато будет, — подумал Андрей. — Совсем никуда. Успею ли сделать, что задумал?.. Должен успеть!.. Хорошо, что рано начал. Не истрепался на житейское, не увяз в быте... Сколько ребят высшей пробы в семьях потерялось!.. Нет им числа. Всю юность свою на притирку с женами да мужьями потратили, максимализм на тряпки и скандалы с коврами распылили. С двенадцати до двадцати восьми надо себя искать, за все общество в одиночку сражаться, сотрясать равнодушие старших, а еще других вольных стрелков собрать— таких же, как ты, молодых и горячих. Настоящая дружба завязывается в пору юности, когда деньги еще не играют существенной роли. Для меня это время настало. Я буду проверять, и пусть меня проверяют — пока режется без стеснения правда-матка, пока жизненный опыт не научил уходу от прямого отве­ та, пока душевные порывы не контролируются головой. Выстрою ряды единомыш­ ленников, а потом, если не буду справляться, жизнь заменит меня кем-нибудь дру­ гим, более решительным и мудрым...» Андрей привстал на колено. Прохладное течение ударялось о молодого челове­ ка, решившего произнести клятву перед своей совестью на заре нового тысячелетия. Слишком много он понимал, чтобы расточать дремлющие в нем силы на суету. Взяв камень со дна, он начал выводить на реке слова, сопровождая их шепотом: — Пока в моей груди бьется сердце, оно будет биться за народ, — отнесло течением первую строку клятвы. — Только строить и никогда не разрушать. Кля­ АЛЕКСЕЙ ЛЕСНЯНСКИЙ 'ЗШ 'к ЛОМКА