Сибирские огни, 2006, № 11

АССИРИЙКА На площади вокзальной я замер удивленно, стрелой стремительного времени пронзенный. Она — с державным профилем царицы горделивой — прохожим чистила ботинки торопливо, И тень правителя царей — Ассаргадона как будто шевельнулась во мраке небосклона. Но очи ассирийки того не замечали, и щетки, как столетья, в ее руках мелькали. НА БЕРЕГУОНОНА Вода в Ононе кажется спокойной. Но это кажется. Из глуби вод какой-то древней силой потаенной теченье незаметно отдает. Как будто, снизойдя в земное лоно, струится в тесном русле небосвод. И продолженьем берегов Онона уходят степи в глубь материка, вздымаясь цепью гор у горизонта и прах времен свивая в облака. Я здесь бродил. Во мне пространство жило, и вновь из мифа зарождался мир. И сладостно весь день во рту горчило от ягод дикой яблони-улир. КУЛАН Кулан мой низкорослый катается в траве и стряхивает росы в пахучей синеве. И мчит опять по Гоби, как легкий гимн степей, ямб слышится в галопе, в рысце — хорей. Но сам кулан не знает, что есть аллюр стиха. Он в беге ощущает простор и облака. И вольным телом правит пустыни вечный зов, и бег свободный славит мираж и горизонт. И искорки мгновений летят из-под копыт. И свет поэмы древней по небесам разлит. СНОВИДЕНИЕ Отпив глоток хрустального аршана, я начал медленно читать стихи. На миг притихло шумное застолье, полухмельные взоры обратив ко мне. А я читал, нет, не с листа, а наизусть, степным речитативом, как сказитель, что исполняет вечную поэму, вобравшую в себя мир грез и гроз ушедших навсегда тысячелетий. И я почувствовал, что я слагаю, свою еще неведомую песню, и строки сами мне ложатся на уста. Нет, никогда такого не было со мной. Что это — дар прозренья, вспышка вдохновенья иль возраста тяжелая печать? И погружаясь в собственные звуки, я перестал застолье замечать, не важно было, слышит кто-нибудь меня или не слышит. Я только видел, как окно в полночном доме тихо распахнулось, как будто веко полусумрачной вселенной чуть приоткрылось, и зрачок луны из чуть прищуренного ока неба в меня вперился, истихи слились с сияньем лунным и августовским запахом травы. И реки, словно рукава монгольского халата, тянулись вдоль отрогов гор, свисая в бездну за чертою горизонта. А я был там, куда ушли стихи, во времени растаял и в пространстве. И я забыл, в каком живу столетье, на птичьем языке пою иль шелест издаю, иль громом перекатываюсь в рыжих тучах... 23 БАИР ДУГАРОВ КАК СВЕТ ЛУНЫ УЛЫБКА ШАКЬЯМУНИ