Сибирские огни, 2006, № 11
ВИКТОР БАЛДОРЖИЕВ ИЗ ЦИКЛА «ВЕЛИКАЯ СТЕПЬ» Жаргал привязал свою ногу к длинному поводу вороного и повернулся к Жар- галме. Глаза их, испуганные и печальные, встретились. — Иди, — глухо прошептал Жаргал. — Они тебя не убьют. — Нет, нет! Что ты говоришь! — закричала Жаргалма, прижимаясь к нему и вдыхая запах пыли, крови и пота. Снова загремели выстрелы, пули взвивали брызги камней и земли. — Сдавайтесь! — продолжали кричать из-за камней. Над колкими высыхающими травами вились струйки дыма. Жаргал на мгнове ние приподнялся, выстрелил в мелькнувшую фуражку и тут же рухнул на вороного, выронив карабин. Буденовка его скатилась на землю. — Нет, нет! Жарга-ал! — страшно закричала Жаргалма, бросаясь к мужу и переворачивая его. Фуражки поднялись над валунами. Жаргалму отбросило назад, но, качнувшись, она упала на Жаргала и крепко обняла его. «Жарга-алма!» — крикнуло печально сердце Жаргала. «Жарга-ал!»— откликнулось радостно сердце Жаргалмы. «Как веселые телята мы резвились на весеннем лугу... Ты — моя трепетная косуля, а я — твой гуран-рогач... Ты — мой изюбрь в лучах закатного солнца, а я — твоя изюбриха в осеннем березняке... Ты — моя молодая кобылица, а я — твой сильный жеребец... Ты и я ... Что мы сделали людям?.. О, небо, на земле нет места для Жаргалмы и Жаргала!.. Как он? Ничего. Он смелый!..» Стало тихо. Приминая траву, бойцы шли к трупам, двое возились с убитым товарищем. Подъехала и встала в сухих рыжих травах черная машина с разбитым стеклом. Хлопнули дверцы, из машины вышли два командира в широких, крыльями, галифе и длинных просторных гимнастерках, высоко перетянутых коричневыми рем нями. Высокий русский с внимательными голубыми глазами и багроволицый бурят в огромной фуражке на круглой голове. Хромовые сапоги засверкали в белых ковы- лях и полыни. Бойцы и командиры окружили трупы. — Ишь, варнак, привязал себя. Отчаянный зверь, — удивился один из бойцов. — Мамонтова убил, — со скучной злобой добавил другой. — Привя-зал! Знал, что не уйти им, вот и привязал... — Сабахам сабашья смерть! — тяжело дыша, сказал багроволицый бурят, выти рая грязным платком вспотевший загривок. — Нет, Владимир Бадмаевич, это волки, — задумчиво протянул русский коман дир, глядя на лица убитых, окровавленные синий и зеленый тэрлики. Солнечные лучи рябили и переливались на сбегавшем волнами их узорчатом шелке. На тонком чеканном лице мужчины застыло удивление. Женщина замерла, крепко обняв его, на смуглых припухлых щеках высыхали слезы и кровь. Русский командир снял фуражку и глухо проговорил: — Красивые люди... Жаль... Природа... — Шего жалхо, Нихолай Басильич? — удивленно поднял большую голову баг роволицый, обмахиваясь фуражкой. — Они тольхо што бойса убили и ешо... Паше- му жалхо? — Да так... Васнецов, звони в район. ЗАКЛИНАНИЕ ОБОРОТНЯ Лейтенант Иван Черкасов прошел через всю войну, видел много смертей и по причине, известной одному ему, не любил писателей и военных песен. С русокосой женой Наташей и изумрудным немецким аккордеоном он пересек в эшелоне просторы страны, прибыл в кузове полуторки на маленькую заставу у монгольской границы, поселился в угловой комнате бревенчатой казармы и за во семь лет дослужился до капитана. Вокруг была степь, степь и степь, куда из красно ярских лагерей возвращались уцелевшие ламы. Ветер гнал золотистые ковыльные волны и развевал смоляной чуб смуглолице го капитана, который в голубой майке сидел на ступеньке крыльца казармы и, пере бирая перламутровые клавиши аккордеона, напевал в тоскливой тишине: 18
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2