Сибирские огни, 2006, № 11

ются в любовную фабулу и оказываются в ней необходимыми. В цикл включено несколько чисто пей­ зажных стихотворений, но они как бы вы­ полняют роль пропущенных звеньев в исто­ рии любви, рисуя на языке природы то об­ раз одиночества («Одинокая утка летит над ночным водоемом»), то образ стойкости в противостоянии стихии («Налетела гроза весною»), то осеннее прощание с теплом и самим воспоминанием о нем («Густой ту­ ман окутал травы»). Из лирики Стюарт 70 — 80-х годов не уходит драма неизжитого чувства, продол­ жающая «историю одной любви» («Я научи­ лась не любить, не помнить», «Закат», «За­ каты над Обью» и др.), но теперь поэтесса больше обращается к общим проблемам, связанным с этой темой. Она раздумывает об умении женской души трудиться над сво­ им счастьем, о месте любви в человеческой жизни и ее созидательной силе («Нюра», «Наш мир не раз огонь и войны...» и др.), о том, что любовь бессмертна как бессмерт­ ны красота мира и способность человека видеть прекрасное, восхищаться им и пере­ давать его в слове поэта: Любовь бессмертна, помни это. Умру я — жить ей и тогда, Пока есть песня у поэта, А в небе ломкая звезда. Пока в апреле тополиный Весна разматывает дождь, Пока от трели соловьиной Сердца охватывает дрожь. В грустно-иронической тональности написано стихотворение «О Золушке годов семидесятых». За его строками возникает тревожное опасение: не потеснит ли сегод­ ня любовь в ее правах на человеческое серд­ це наш рациональный век? — «Ведь принц пошел не прежний, не такой: Он — интел­ лектуал и очень занят», а «Офелии не в моде — и забыты». Но финал стихотворения го­ ворит о сопротивлении напору рационализ­ ма самых сокровенных глубин души совре­ менного человека. «По-модному сухой и деловитой» Золушке 70-х годов на девятом этаже в стандартной однокомнатной кварти­ ре все-таки снится волшебный сон: «Плывет луна... И шевелятся лиственные тени... И туфелька волшебная видна, оброненная в полночь на ступенях». Заметим, что с образом Золушки, сквоз­ ным в творчестве Стюарт и особенно люби­ мым ею («Золушка», «Золушки сороковых годов», «Замарашка», «О Золушке годов семидесятых...», «Вечная сказка»), связыва­ ется здесь не только идея доброты, трудолю­ бия, бескорыстия и доброжелательности, но прежде всего — не утраченного и сохранен­ ного вопреки всем каверзам судьбы дове­ рия к жизни. В стихотворении «Ветер одиноких до­ рог» (1977) — тоска по идеалу высокой и ду­ ховной любви, той единственной и несосто- явшейся встречи, которая могла бы сообщить достойный смысл жизни. Если быть точнее — это стихи о «невстрече». А я всю жизнь тебя любила. Тебя любила. Одного. Лишь на земле не находила Нигде подобья твоего... Я думаю— на белом свете И ты, наверно, одинок... А я всю жизнь тебя любила. Тебя любила. Одного. Лишь на земле не находила Нигде подобья твоего. Разнообразие женских судеб в стихах Стюарт, тонкость нюансировки в передаче их не заслоняет, а лишь отчетливее высвечива­ ет стержневое качество характера героини каждого «любовного сюжета» — неодоли­ мую душевную крепость. Стихи об ответственности любящих за судьбу и высоту чувства в последней книге поэтессы «Моя рябина» венчают ее любов­ ную лирику: Любовь крылата. Видит бог, крылата. Но если в прах, но если в грязь она, — Невосполнима для двоих утрата, Непоправима общая вина. «Я ХОЧУ ТЕБЕ ВЕРИТЬ, ГРОМ...» Природа — постоянный объект лири­ ческого переживания в поэзии Стюарт. Пей­ зажные образы у нее всегда ассоциативны и символичны. Они дали название большин­ ству книг и циклов: «Ночные березы», «Ли­ ственница за моим окном», «Одолень-тра- ва», «Высокий дождь», «Времена года», «Зимний праздник», «Моя рябина». В лирике Стюарт военных лет пейзаж еще не занимает большого места. Например, в стихах о Рыбачьем он подчеркнуто связан с общей темой цикла и рисуется экономны­ ми, суровыми штрихами: «Ни птичьих кри­ ков Ни полета пчел. Немые камни. Влажный мох зеленый». Величавая и какая-то скорб­ ная сдержанность образов природы импо­ нирует происходящим событиям: «Но даже чайки здесь не часто плачут». Столь же тревожны и печальны карти­ ны военного тыла: «Сугробы стынут. Угрюм передрассветный час» или: «И не укрыться 165