Сибирские огни, 2006, № 11
паузах между песнями и романсами Виктор Петрович хвалил нас за «спетость» и вообще за то, что мы поем в компании, сохраняя добрую русскую традицию, и сожалел, что она в последнее время заметно утрачивается. — Теперь ведь в лучшем случае врубают для гостей магнитофон или «черный ящик», а в худшем— до посинения спорят о политике да травят пошлые анекдоты, — говорил он с грустью и раздражением. — А вы молодцы, вы еще поете за столом, как нормальные русские люди. В овсянковском домике Астафьева, где мне доводилось бывать и с женой, и с приятелями, и одному (разумеется, только по приглашению хозяина), мы не пели ни разу. Обычно выпивали понемногу и говорили «за жизнь». Не помню, чтобы Аста фьев пел и в импровизированных застольях в Союзе писателей, которыми привычно заканчивались наши собрания и сходки. Бывало, что-нибудь запевал любитель этого дела Иван Уразов, мы ему пытались подтянуть, но Астафьев не поддерживал нас. Всегда первенствуя в разговоре, он просто замолкал, терпеливо пережидал наше пение и затем продолжал свой монолог. Однако именно после таких «междусобой чиков» в писательском доме он, выходя навстречу прибывшей за ним машине, иног да говорил мне: — Саша, поехали ко мне, попоем немного? Разумеется, я не отказывался от таких приглашений. Тем более что они не были частыми. Ну, может, раза три, от силы четыре приезжал я вот так к нему «за песня ми» в Академгородок, в его квартиру. Мы сразу из коридора следовали на кухню, Марья Семеновна собирала на стол. Появлялся еще кто-нибудь из Астафьевских дру зей и знакомых, иногда приезжих. И вот после второй-третьей рюмки русской горькой начиналась («она сама скажет!») песня. Запевал или заказывал очередную, как прави ло, Виктор Петрович. Но порою «под занавес», уже рагоряченный напитками и песня ми, я сам заводил свои коронные — «Сронила колечко » ,« Черный ворон»,« Ехал Ваня с базару да пьянай ...», в собственной, так сказать, интерпретации. И тут уж он прощал мне инициативу, соглашался на роль ведомого и с готовностью поддерживал меня, а то и просто слушал. Песни эти ему явно нравились, и против моей «обработки» их он тоже ничего не имел. Подпевала и Марья Семеновна. Раза два-три мы наезжали к нему в Академгородок собкоровским «десантом». Со многими корреспондентами центральных газет он поддерживал приятельские и деловые отношения, частенько выступал — в «Совраске», в «Комсомолке», «Прав де», в «моих» «Известиях». Но с одним собкором, привезенным нами в гости к мэтру, однажды вышел прокол. Он напросился именно как певун, и действительно был таковым. Прихватил даже гитару с собой. И поначалу все шло как по-писаному. Были общие песни, было соло певца-гитариста, одобряемое всеми, включая хозяи на. Но, поднабравшись, незадачливый гость опрометчиво затеял с ним спор о каком- то пустяке. А «классик» не любил, когда ему противоречат. Он был огорчен и раздо садован дерзостью газетного щелкопера. Пришлось мне взять в охапку подопечного коллегу и унести в машину. Тоже — под общее одобрение, в том числе — хозяина. Но это был случай исключительный. И, на моих глазах, единственный, когда гость Астафьева перебрал. Обычно же у него больше говорили и пели, чем пили. По крайней мере, при мне, знавшем, что хозяин любит и ценит хорошую русскую пес ню, такую протяжную и такую сердечную... Не знаю, пел ли песни «поздний» Астафьев в товарищеском кругу. И если пел, то какие?.. Впрочем, песня ведь «она сама скажет», как мудро заметил когда-то дру гой мой земляк Никифор Алексеевич, простой русский старик.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2