Сибирские огни, 2004, № 2

назад покойно и обстоятельно умствовали о политике мужики, а подлинно жизнь загна­ ла, отравилась сама и отравила нас. Я гово­ рю о публицистике внутренней, которая вош­ ла в порядок мира, ушла из слова в обиход, в рутину повседневности. Вот тут-то и увидишь, что сюжет сюже­ том, а при жестокой тяжести своей он все- таки только частный случай общей беды, только режущая сердце концентрация того, что исподволь сошлось, что в «разбавлен­ ном виде» давно пересекло каждую русскую судьбу и от чего ни за какой теорией, ни за каким красноречием и самообманом не ук­ роешься. Богатые таких книг не читают. У них «даже солнце свое, отдельное от бедных, — на каких-то экзотических островах отнятое и вывезенное из рая; у них народились фанта­ стические вкусы: играть в футбол они лета­ ют на Северный полюс, для прогулок в кос­ мос нанимают в извозчики космонавтов, любовницам дарят виллы в миллионы дол­ ларов. А бедные между тем спорят, ходить или не ходить им на выборы, и, в сотый раз обманутые, все-таки идут и голосуют за тех, кто о них тут же забывает... Ни там, ни там нет согласия и внутри себя — у одних от не­ привычки к неправой роскоши, у других от непривычки к нищете. И никто не знает и знать не желает, удастся ли когда-нибудь при­ тереться друг к другу и стать одним наро­ дом или никогда не удастся, и кому-то в кон­ це концов придется уходить». Вот в сознании, что кому-нибудь при­ дется уходить, и надо оглядеться в наших «бедных» проблемах, чтобы, если уж ухо­ дить нам, так хоть понимать, как всё сошлось и к чему. И тут повесть ставит диагноз по­ койный и беспощадный. Не зря и название у нее такое библейски-притчевое. Это не одна Тамара Ивановна дочь Ивана, мать Ивана. Это (высоко сказать — а мы уже высоко сты­ димся говорить — и тут нас заставили пони­ зить голос) — Родина наша, которая тоже и мать Ивана, и дочь Ивана, впервые понима­ ющая, как далеко теперь разведены эти Ива­ ны, как далеко от деда до внука, которых ник­ то, кроме нее, матери, и не удержит, чтобы они совсем родство не потеряли. Не сейчас, конечно, всё началось — с разбежавшихся сыновей и дочерей старухи Анны из «Последнего срока», с беспамят­ ного Петрухи из «Прощания с Матерой», с «Пожара», где только гляди, чтобы свои своё не растащили. И здесь вот тоже Тамара Ива­ новна, прощаясь с деревней, понимает, что вот бы за что держаться. Но уж коли всё по­ ехало, то и ты не усидишь. Только уходить будем «в ту же землю», а жить — на другой, где законы уже не твои. Поневоле вспом­ нишь, как Сеня из рассказа «Нежданно-не­ гаданно» и дома, в деревне, уже не может удержать почти спасенную от злой эксплуа­ тации «ахметами» девочку. Пришли и взяли, как свою — их закон и сила. И Пашуту из рассказа «В ту же землю» вспомнишь, но­ чью, тайком хоронящую мать в ту же род­ ную, но будто уж и не ей, Пашуте, и не мате­ ри её принадлежащую землю, потому что днем похоронить будет нельзя — не на что. Не заработали они с матерью у отнятой зем­ ли святым своим трудом даже на человечес­ кую смерть. Не удержали в свой час,— и тоже ведь не по своей воле — оторвались от корня, а там уж только поворачивайся. Возьмётся за тебя «закон рынка». А за детей — злое бес­ стыдство телевидения, газет и журналов, ко­ торые одними обложками растлят, даже если просто мимо пробежишь, — они своё дело знают. А в школе возьмется за них английс­ кий (сами будут торопиться ухватить), что­ бы скорее «расстаться с родной шерст­ кой» и быть готовым к чужому закону. Что­ бы с 5-го класса уметь в суд подавать на ди­ ректора, чтобы тот на воскресники не выго­ нял — окурки подбирать, — не эксплуати­ ровал «детский труд». Незаметно, как-то словно само собой, и родные друг другу люди, как горько и спра­ ведливо у Распутина отец Тамары Иванов­ ны говорит, стали будто троюродные. Да и как могло быть иначе — без общего дома и общей веры? Так что уж и естественно, что и всегда-то по христианской своей крови стеснительные, уверенные, что всяк чело­ век от Бога, «не выдержали мы большой на­ глости». Не знали мы, что оно так можно. А вот, оказывается, еще как можно, и не одни «ахметы» и «эльдары», у которых живот­ ная природа ближе и власть силы и наглос­ ти впереди, а и свои скоро научились и на­ глости, и бесстыдству. И художник только констатирует недуг: «Когда верх берет выр­ вавшаяся наружу грубая сила, она устанав­ ливает свои законы, неизмеримо более жес­ токие и беспощадные, нежели те, которые могут применяться к ней, ее суд жестоко рас­ правляется с тем, что зовется самой спра­ ведливостью». Странно сказать, но это тоже неизбеж­ 203