Сибирские огни, 2004, № 2

Виктор Чиграшов. Автору удалось соблюс­ ти все параметры добротности текста, сво­ димого в роман, чтобы он заслужил успех. Во-первых, это почти хроникальная запись духовного быта и бытия литературных лю­ дей эпохи «застоя», которая, кажется, вот-вот перейдет в дневниковый или эпистолярный жанр. Если бы не Набоков, соблазняющий автора на стилистические неожиданности, назовем их «набоковинки», разбросанные тут и там, независимо от смысла и тонально­ сти повествования. Во-вторых, это история любви и нелюбви юноши и девушки, муж­ чины и женщины, за которой любой чита­ тель готов следить до последней страницы, причем чем банальнее, обыденней и реали­ стичней (без туфты придуманных или навя­ занных приключений), тем охотней. Ну а в- третьих, нужен просто шарм, обаяние поле­ та пера, складность и ладность словоплете- ния, свобода порхания от любовных мук ге­ роя к описанию подмосковного пейзажа, те­ лефонных трелей или обезьяньей наружно­ сти Чиграшова. Соблюдая пропорции, С. Гандлевский получил небольшой изящный роман, угодив Букеровскому жюри и чита­ телю и своим героям, оправдав их в конце концов всех сразу. Ведь даже Криворотов, ставший к пятидесяти годам скромным по­ этом, о котором вспоминают только в связи с Чиграшовым, и тот состоялся как человек только потому, что смог побывать в шкуре литературного героя Пушкина и «Пушкинс­ кого Дома» (роман А. Битова) и этой лите­ ратурностью создать прочный тыл своему моральному и материальному существова­ нию. И даже парадоксальный образ Чигра­ шова, явно смонтированный из биографий И. Бродского, Е. Евтушенко, «лианозовцев» и «смоговцев», симпатичен С. Гандлевско­ му помесью литературности и житейской не­ уклюжести — чем парадоксальнее, тем луч­ ше. Вообще, старый трюк филологически подкованного романиста: роман писателя о писателе через писателя и для писателя — залог почти безошибочного успеха произ­ ведения, его солидности и премиальноге- ничности. Интересен ряд сюжетных ходов автора, когда до безумия рефлектирующего Криворотова вдруг, с изнанки, как негатив, выворачивает тот же Чиграшов, играючи соблазнивший неприступную для Льва Аню, гениально переведя это деяние в сферу ли­ тературы. В то же время он искусно сберег Криворотова от нелитературных поступков: самоубийства или диссидентства. Этот про­ кисший к концу жизни до заурядного счето­ вода поэт-шестидесятник, ленящийся даже дневник вести, оставил несколько снобистс­ ких, но разоблачительных для Льва записей. Тем, что они свидетельствуют о герое толь­ ко вскользь и косвенно, только усугубляется левино «НРЗБ» — пометка в «рукописи» его жизни, оказавшейся всего лишь неразбор­ чивым черновиком. Из этих тетрадных кара­ кулей, которые повзрослевший Лев исследу­ ет с жадностью гробокопателя, он узнает две вещи: Анна была совращена еще в ранней юности маминым ночным гостем и с тех пор на всю жизнь осталась с «червоточи­ ной»; сам Чиграшов — отпетый стилист-сла­ дострастник, блюститель симметрии в сти­ хотворной строке и в хаосе жизни: «Соблюс­ ти, пусть не точную, симметрию частей, но подвижное, живое равновесие, взаимное от­ ражение перегнутой пополам жизни. Срод­ ни четырехстишию АББА (или имени Анна). Таким образом, Лев Криворотов оказался лишь способом вдохнуть в себя жизнь жи­ вому классику, а не наоборот. И даже игра в «набоковинки» — это тоже импульс от Чиг­ рашова, заразившего ими и Анну и Льва. На самом деле это старые модернистские улов­ ки — выдать литературу за живую жизнь, смешать их так, чтобы литература, слово, сравнение, фраза — блестели, пахли, цвели лучше подлинной жизни. Это и восхищает Льва в Анне, литерату­ рой пренебрегавшей и делавшей все эксп­ ромтом (разгадка ее самой — в динамике, а не «стоп-кадре»). Отсюда и такие небрежные, «мимоходные» образы, как сравнение заки­ пающего кофе с человеком, «силящемся снять свитер через голову» или вылупивших­ ся листьев липы с лягушечьими лапками. Сам автор, скользящий по книге, как чемпион- конькобежец по дорожке, ведущей к призу, льстит себе, то есть своему роману, не ме­ нее «человекообразными» сравнениями: «машинописный лист с прививкой ржавой скрепки в левом верхнем углу» или враще­ ние («журчание») телефонного диска «с всхлипом» и межцифровых всхлипов диска со «звуком, встающим на цыпочки». Стихи своего кумира Чиграшова С. Гандлевский и Лев Криворотов оценивают, будто роман пишут: «Автор умудряется сплавить вниз по течению стиха такое количество страсти, что, как правило, в предпоследней строфе обра­ зовывались нагромождения, словесные то­ росы, приводившие к перенапряжению ли­ рического начала, вплоть до головокруже­ ния и внезапного облегчения». Или: «Общий тон дюжины стихотворений, задавала грему­ чая смесь чистоты, трепета, вульгарности, подростковой застенчивости перед наважде­ нием писательства». На последних страни­ 188