Сибирские огни, 2004, № 2

случае не любовью, а «мощной энергети­ кой», да и всегда можно «собраться и уйти», когда она не предрасположена к соитию. Простой, как бомж (как же близки и сопри- родны профессии художника и бомжа), он и рассуждает просто: «Прощай! Наверное, нам действительно не надо быть вместе, ты оказалась права». Иногда думаешь, убери отсюда все постельные сцены, и роман на глазах скукожится до бальзаковской шагре­ невой кожи. Однако, чем далее, тем колебания тока в их сексо-энергетической связи, достигая больших амплитуд, все больше зашкалива­ ют, вплоть до полного опустошения. К кон­ цу романа измотанный самому себе непо­ нятной тягой к этой толсто-квадратной скан­ динавке, В. Яременко-Толстой убеждается в порче, наведенной то ли ею, то ли завистни- цами-подружками. Выясняется, что этот диковинный Толстой, приехавший почему- то из Австрии, когда-то жил в Сибири и знал­ ся с шаманами, и по подсказке матери мо­ жет определить стойкое воздействия на себя нечистого духа, а по-сибирски — «эрена». Рецепт же излечения таков: не спать две не­ дели, и последние остатки энергетики под непопулярным у автора названием «лю­ бовь» иссякнут. Герой с честью выдержива­ ет испытание и всю «желчь, горечь, болезнь и бессонные ночи», весь этот угар и перегар былой страсти он выпускает из себя «жел­ той тугой струей» с высоты балкона прямо на запаркованные внизу машины. Достой­ ное, должно быть, окончание этой бессмыс­ ленной книги для героя, приехавшего в Пе­ тербург в качестве секс-туриста. Связь с толстой финкой для толстокоже­ го на любовь Толстого оказалась вредной для его организма, переполненного гормонами. И вот теперь все можно начинать сначала. И для этой кишечнополостной мысли надо было писать целый роман? Элемент доку­ ментальности (автор не скрывает свою иден­ тичность герою) придает ему то ощущение живого чувства, которое раньше называли исповедальностью. Но как же все здесь ис­ порчено откровенными постельными сце­ нами, когда автор не стесняется в подробно­ стях, будто бы выписанных из медицинских справочников. И все это, описываемое без зазрения совести, с помощью друзей («По­ мни, в твоих книгах должно быть много сек­ са», — говорит один такой дружок), можно назвать литературой? Вряд ли эта любовь «с грязнотцой» лучше нелюбимых автором «всех этих Сорокиных, Пелевиных, Акуни­ ных». И тем не менее спасибо В. Яременко- Толстому за объективную оценку современ­ ной литературы: «Все остальное (кроме вы­ шеназванных. — В.Я.) — чернуха, написан­ ная убогим уголовным слэнгом». И даже чтимую критиками Т. Толстую ее разборчи­ вый однофамилец «выбросил в ближайший мусорный бачок»: «Боже мой, какое бездар­ ное ничтожество!». Это чутье на бездарнос­ ти, не боящееся иных авторитетов, вселяет надежду. И кто знает, может, природная чес­ тность плюс сибирский закал помогут писа­ телю выкарабкаться из порно-ямы. Г л а в а 3. О «БЛУДНЫХ СЫНАХ» ВРОЛИ ГЕРОЕВ Хотя даже Сергею Гандлевскому с его остроумно-блестящим романом «(НРЗБ)» избежать этой модной ныне сексомании не удалось. Впрочем, потому его роман чуть не стал победителем Букеровской премии, что свел интимные отношения молодого поэта Льва Криворотова с двумя его муза­ ми — Ариной Вишневецкой и Аней до ми­ нимума. Как у раннего Набокова до-Лоли- тиного периода. Сравнение с ныне высоко­ чтимым классиком, соединившем в себе ли­ тературный блеск серебряного века и рус­ ского зарубежья с авангардными поисками западной литературы, неслучайно. Ибо ро­ ман о литературе и литераторах, где пушкин­ ское вольномыслие легко переходит в гибель­ ное диссидентство, но, к счастью, не желает покидать рамки литературы навстречу ми­ фотворчеству и утопиям. Это грустный роман в пушкинско-оне­ гинском его понимании, о том, как любовь встретилась с литературой, чем чреваты та­ кие встречи и какие любовные треугольни­ ки из этого воспоследовали. Судьбы участ­ ников полуподпольного ЛИТО «Ордынка» (действие происходит в Москве в основном в 70—80-е годы) складываются в зависимос­ ти от того, как и в какой степени пожертво­ вал поэт литературой во имя любви и жизни. Главный герой, упомянутый Лев Криворо­ тое, щедро потратил себя на сорокадвухлет­ нюю Арину, главным образом, физиологи­ чески, но еще больше на юную Аню, лич­ ность глубоко иррациональную, требую­ щую каких-то сверхпоэтических усилий для ее разгадки. Между этими полюсами мужс­ кого и женского притяжений и отталкиваний (он любит ту, но его любит эта) располага­ ются средние величины, удачливые в жизни, такие, как друг-враг Никита или дитя «шес­ тидесятничества», кумир двух поколений 187