Сибирские огни, 2004, № 2

ном на «кишки» и прочие функции челове­ ческого организма, не происходит ничего, кроме сцен совокуплений, таких же спонтан­ ных, как уличные драки скучающих бездель­ ников. И даже разговоры героев, которые и диалогами-то язык не поднимается назвать — слишком книжным это слово для них бу­ дет — воспринимаются как физиологичес­ кие истечения. Так вот, на этом зыбком фундаменте, автор готовит почву для появления двух сво­ их главных героев — Лизоньки и Грабора. Первая характеризуется языком театральных ремарок: «Романтическая особа. Вечная вес­ на, бесконечная молодость. В общем, баба — гуляй-нога. У нее каждый день: убийства, призраки, аборты, а в ушах играет Шостако­ вич на скрипке». Второй — в стиле художни- ков-передвижников с подробным перечис­ лением «синяков неизвестной природы (то ли беспорядочной любви, то ли от более се­ рьезных нарушений в организме»), толстых синих сосудов» под «прозрачной кожей», «сбитой набок прически», плохо бритых щек, с раздражением на коже, «в поисках улыбки. С авторским резюме в конце: «Он был не­ приятен на вид и наводил на мысли об алко­ гольных самоубийцах», да еще и цыганской внешностью. То ли запутавшись в делах, то ли желая их еще больше запутать (он — фо­ тограф-порнограф, лишившийся достатка, она — жена своего погибшего мужа, лишив­ шаяся семьи), они выезжают из Нью-Йорка в автомобильное путешествие на юг и запад Америки — самой плоской из всех «свобод­ ных» стран. Потому и кататься по ней легко: никто не задаст лишних вопросов, не загля­ нет в кабину, где Лиза и Грабор заняты сво­ бодной любовью в рамках автомобильного салона. Но именно здесь, в разгар «медово­ го месяца» двух русских недотеп, попавших в американскую «пустыню», возникает стой­ кая метафора «лечения электричеством». Она двояка, как двойственна жизнь людей, приехавших сюда за свободой, но по-русски алчущих чего-то большего, чем половая рас­ пущенность. С одной стороны, лечение элек­ тричеством — это плохо, так как превраща­ ет людей в самцов и самок вечным сиянием праздника, искусственным светом больших городов, где понятие «труд», вытесненное более прозаическим «работа» давно стало анахронизмом. С другой стороны, «лечение электричеством» — это хорошо, так как зас­ тавляет забыть о своих животных инстинктах в условиях экстремальных ситуаций: неле­ гальный переход мексикано-американской границы, поджог гостиниц, набитых нарко­ манами и проститутками, ощущение пого­ ни за плечами. Разговоры превращаются в диалоги, герои вместе с автором наконец-то вглядываются в окружающий мир, находя в нем кроме похоти разнополых тел, иные ре­ льефы: мощь и величие океана, бьющегося о скалы или «удивительную мягкость холмов Северной Калифорнии». И тут вдруг — вот уж где точно бьет током — полупорногра­ фическое повествование перебивается доку­ ментальным рассказом, исповедью женщи­ ны из советских 20—30-х годов о своей тяж­ кой судьбе бесправной жены, невестки, ге­ роически терпящей на своем горбу бесче­ ловечность среды (вражда родителей мужа, гонения на жену «врага народа», пристава­ ния пьяного НКВДэшника). Тут-то, на стыке западной расслабухи и русской страдатель­ ной духовности и происходит подлинное «ле­ чение электричеством» заблудших в плоской Америке героев. И потому вполне логичен финал романа, заканчивающегося краткой констатацией событий 11 сентября 2001 года: «Продолжался первый день бомбардировок Нью-Йорка. Наш первый безвозмездный день». Теперь любимым, после годичной разлуки можно встретиться вновь, чтобы лечиться уже не электричеством, а воспо­ минаниями. Порнография, увы, все чаще появляет­ ся на страницах вроде бы не порнографи­ ческих книг, отвоевывая все больше литера­ турной территории у мысли и чувства. От­ личаясь тупой агрессией вечного наступа­ тельно-отступательного движения (вперед- назад, и больше ничего), она настолько засо­ рила литературу, что, подозреваю, сами ав­ торы не знают, что с ней делать. Как это слу­ чилось с В. Яременко-Толстым, написавшим толстую книгу «Мой-мой» (Лимбус-Пресс, СПб—М., 2002,, шорт-лист «Национального бестселлера»). Все писатели в Ленинграде- Петербурге немножко Довлатовы, будь то М. Веллер, будь то А. Битов или, допустим, И. Иртеньев или даже В. Соснора. Сам себе ге­ рой, В. Яременко-Толстой ведет немудрящее повествование о жизни и сексе свободного художника — фотографа и дизайнера, чьи будни наполнены одними только женщина­ ми. Похотливый, как кролик, он избирает себе девиз, почти как у Ю. Олеши: «Ни дня без женщины!». Легко находя их в среде на­ турщиц и проституток, он также легко овла­ девает ими, благо он, как и Грабор, фото­ граф. У него даже намечается нечто вроде постоянной партнерши в лице финки Пии — «гиперсексуальной» дамы из посольства, тридцатидвухлетней матери-одиночки. Но как легко герою, называющему свое и осо­ бенно ее чувство привязанности ни в коем 186