Сибирские огни, 2004, № 2

Покорённый Китай, ремесленно-мастеровитые Бухара и Самарканд, зодческо- благолепная Русь могли поставить монголам тысячи художников, строителей, архи­ текторов и каменотёсов. Имя хозяина дворца? Его административная деятельность? Кочевая или оседлая цивилизация оставила нам в наследство свои руины? В каких китайских или европейских хрониках (Марко Поло? Рубрук? Хан Исунке? Саган- Сэцэн? ) искать исторические сведения о жизни аборигенов края перед эпохой рус­ ских землепроходцев? Эпоха Кондуйского «городка» и соседнего Хирхиринского городища — это наша забайкальская античность, наши Афины и Парфенон, Колизей и висячие сады Семира­ миды. Севернее — только дикая тайга и угрюмые скалы. А здесь кипела и цвела, торго­ вала и воевала интереснейшая цивилизация. В бронзовое зеркало или в отполирован­ ную глазурь черепичного осколка можно глядеться — таково качество краски, которая не потускнела за 600 лет от жары и лютого мороза, от царапавших её вихрей песка?! Первый бурятский ученый Доржи Банзаров перевел надпись с каменной пли­ ты, привезенной в 1832 году в Петербург из Забайкалья. Местные жители свидетель­ ствовали, что плита стояла на Хирхиринском городище. Надпись гласит: «Когда Чин- гис-хан после нашествия на народ Сартагул (хивинцев) возвратился и люди всех мон­ гольских поколений собрались в Буга-Чучигае, то Исунке получил в удел триста тридцать пять воинов хонгодорских». Может быть, Хирхиринское городище было ставкой этого монгольского князя... ПОЭТ И РЕДАКТОР Анатолий Митрофанович Пузанов был другом поэтов и любимцем власти. Причем, не один десяток лет. Как так? Все просто и не просто... В разгар брежневского застоя, в 1975 году в стране готовились отметить 150- летний юбилей восстания декабристов на сенатской площади. Я в те годы мучался над поэмой об одном из самых умных и непримиримых участников Тайного обще­ ства Михаиле Лунине. Приближающийся юбилей подхлестнул вдохновение. Отпечатав текст на машинке, принес в редакцию и напрямую отдал главному редактору. Подошел юбилей. Прошел юбилей. Состоялись вечера, выставки книг, появились многочисленные статьи и исследования, а моя поэма наглухо залегла в столе Пузанова. Однажды я зашел перекусить в буфет редакции газеты. Время было как раз перед обеденным перерывом. На первый этаж спустились журналисты, здесь же были разные нештатные авторы — коридор гудел анекдотами, журналистскими бай­ ками, разными историями. Появился Пузанов с какой-то рукописью в руках. Народ уважительно расступился перед шефом. — А-а, Михаил, — приветствовал меня Анатолий Митрофанович. — Есть к тебе разговор. И с расчетом на окружающую братию, зарокотал: — Я знаю: ты критикуешь нас за публикацию плохих стихов. Но ты не совсем прав. Да, иногда печатаем плохие, но иногда и хорошие, и даже талантливые. А печа­ тать гениальные... понимаешь... у нас нет опыта. Извини, твоя поэма — гениальная, печатай ее в Москве! Братия торжественно загудела: еще бы, человек создал гениальную вещь, сам Пузанов похвалил! А Пузанов бочком-бочком и исчез в дверях буфета. У меня при­ сох язык — ошарашенно глядел перед собой, пожимал чьи-то протянутые руки и ничего понять не мог. Вот дед, а? Так отбоярить, отказать в публикации и превратить меня из врага в восторженного поклонника редакторской мудрости. Это надо уметь! До сих пор ничего язвительного в адрес Пузанова не вышло из-под моего пера, вспоминаю с теплотой этого седого большого человека. МАТЬ МАРИЯ ЗАБАЙКАЛЬЯ Есть во мне злая творческая обида на художников Забайкалья. Чего-чего и кого- кого только не нарисовали?! И крылья бабочки на водорослях Арея, и пучеглазых комисссаров Читы 20—40-х годов, и даже воссоздали примерный облик двух-трех загадочных служителей ламаистского культа XIX века. са о В к со § 8 2 173