Сибирские огни, 2004, № 2

Ой, заморозки ударят. Надо закрывать огурцы и помидоры. До заката солнца все грядки и парники закрыли перевернутыми вверх дном ведрами, корзинами, досками, разными дерюжками, старыми зипунами и дождеви­ ками. Ночью землю ожег морозобойной иней. Кто не укрыл теплолюбивые расте­ ния, надеясь на теплый июль, остались в тот год без огурцов и помидоров. Сотни и сотни, мельчайших примет хранила в своей памяти деревня. Если дождь замолаживает с востока, то «утренний гость до обеда», а если с заката, то «вечерний гость до утра», может и перейти в затяжное ненастье на два — три-четыре дня. Как гудит гром, квакают лягушки, свистят или щебечут птицы, как жалит комар, сочно или блекло зеленеет трава и листва, легкой или тяжелой пала роса, слоями или вьюшками потянулся туманец, клином или серебряными лестницами улетели жу­ равли, а месяц народился в новолуние на рогу или на боку, а кони ржали или фырка­ ли на заре? И так далее, и так далее. — Батюшки — святы! — всполошится бабушка Наталья, — воробьи-то чо дела­ ют, а? Сбились в кучу и — чи-чи-чи да чи-чи-чи. Опять проклятый червяк завелся. Срочно наливалась вода в ведро, разводился куриный помет, добавлялся ковш золы да ложка аспидно-черного дегтя, да несколько капель керосина — бабушка поливала этой смесью гряды чеснока и лука. Я вставал на плетень, волосы шевели­ лись от страха — гряды изнутри начинали шевелиться, вскипать бурунчиками земли. Наверх выползали бело-желтые червячки, скатывались с грядок в межу и удирали в сторону луга. Вот было пиршество для воробьиной стаи, с победным чириканьем она накидывалась на червячков, как на персональных врагов, и уничтожала вредите­ лей чеснока и лука. Воробьи, если прикормить их, могли склевать и подсолнечные семечки, но для этого в подсолнухах ставили чучело... Цыгане рано приехали — к голодной весне. Звезды падали наискось неба — снег раньше Покрова не выпадет. Курица бабки Амурчихи запела петухом — кого-то арестуют, а завыл Полкан у деда Меркухи — жди похороны.... И все сбывалось, как предсказано, хорошее или плохое. Никакого МЧС не было, деревня сама знала что есть, что будет и заранее готовилась. Скосишь сено, не почуяв ненастье, сгноишь. Добрая или лютая власть была в Кремле, народ все равно пахал и сеял, держал скот, косил сено, собирал грибы-ягоды и целебные травы, молился Христу и Богоро­ дице, почитал Илью и Николу, Михаила Архангела и Георгия Победоносца — их иконы были на божницах. И сколько угодно могут плакать дети и внуки горожан о несбывшемся социа­ лизме или коммунизме, крестьяне никогда не уповали на милость бородатого Мар­ кса или усатого Иосифа Виссарионовича, которых ставила в передний угол вся мно­ гомиллионная рать начальников и ревизоров, надсмотрщиков и погоняльщиков «с ложкой». Народная жизнь всегда была «с сошкой», с тягловым плечом, мозолистым горбом, с истертыми подошвами и промороженными ногами, которые болели к ненастным дням. Не люблю идеализации, но на всю деревню был один горький пьяница, один бездельник, одна дурочка, одна слепая женщина, один бездомник-бобыль и один мелкий воришка. Воришку били в ненастье — делать-то нечего, дождь моросит ни в поле, ни в лес —- вот и лупили его в сарае, не допуская Корнея или Михайлу с пудовыми кулаками — не ровен час ахнет меж глаз и каюк воришке. Деревня и народная жизнь были самодостаточными. Я насчитал более 50 сель­ ских профессий и занятий, кроме хлебопашества и скотоводства. Ковали жернова и мололи зерно и сушеную черемуху, шили сбрую и тачали сапоги, вили веревки волосяные и пеньковые, гнули полозья саней, дуги и коромысла, бондарничали и выгоняли деготь, плели корзины, кузова и корчаги для рыбной ловли, ковали топоры, ножи, скобы, обода для колес и тележные оси, оттягивали лемеха и зубья для бороны, драли дранье для крыши, выжигали в ямах древесный уголь, варили краску для по­ лов, сбивали сливочное масло и жали прессом конопляное масло, сбивали из глины русские печи и клали из кирпича плиты-голландки, шили, плели, вязали, лепили, украшали и раскрашивали, цветоводничали и мастерили игрушки и нет конца этому списку народного мастерства, таланта и Божьего дара человека. И был Бог в доме и в душе. Еле-еле дождешься Пасхи. Проснешься, когда заря начала свою медово-золотую игру в окошках. Прокрадешься босиком в передний угол. Там на столе лежит новая нарядная рубашка и штаны, пошитые матерью или бабушкой. Оденешься, умоешься, повернешься к окошку первый солнечный луч, 03 § в 5 03 < X Я 2 169