Сибирские огни, 2004, № 2

ЮНИЛЬ БУЛАТОВ № РАССКАЗЫ УЛИЦЫ БРЯНСКОЙ Когда злые люди посадили маму в черную тюрьму, злые начальники приказали кон­ фисковать имущество. Пришлось коврик, единственную ценность, прятать по род­ ственникам. Много лет спустя коврик вернулся на свое место, и теперь я, разгляды­ вая его, погрузился в воспоминания. И чудится мне, что это не коврик, а мамина душа висит на беленой стене. Раньше он лежал на разных квартирах, где на пороге, где на полу, и многие люди вытирали о мамину душу нечистые ноги. На миг показалось мне, что точно так же ходили по мне, когда я, обессиливший, лежал на проходной тропе, и прохожие точно так же вытирали об меня ноги. И вот, вернувшись в родовое гнездо, я повесил свою душу на старый заплот и принялся выколачивать из нее пыль. Было очень больно от самоистязания, но я убеждал себя, что стелиться больше не буду, и что хорошее битье — отличная наука для людей изначально мягких, как тряпичная кукла. Когда-то так же я устроил среди двора, в старом сарае, спортивную площадку, где на резиновых растяжках укрепил надувную грушу. Любимую Груню я колотил денно и нощно, так что летала она, моя грешная душа, аки злая оса в осеннюю пору, не зная, куда пристроиться, и периодически основательно кусала, когда я не успевал убрать голову. Чтобы душа более не уходила в пятки, я тренировал ноги, бегая на пару с Колей Буриковым до белой часовни по крутой Караульной сопке. Колина душа, хорошо тренированная зимой и летом — где на лыжах, где в обширных озерах среди крутых гор, вздувалась на Колиной спине, отчего можно было подумать, что это раздувает­ ся футболка. Но каждый раз, ткнув пальцем в Колин горб, убеждался в твердости его. Идет, примерно, Николай по улице твердым шагом, и спина у него совершенно ровная. Стоит ему увидеть тетушку Наилю и бежать сломя голову, как под курточкой раздувается футбольный мяч, и с треском расходятся швы. А вот у меня, по Коли­ ным словам, душа такая большая и цветная, что тянется за мной и колышется на ветру подобно аэродромному уловителю ветра. Тяжело, очень тяжело жить с такой душой. Каждый так и норовит оторвать кусочек цветной души. СУКИНЫ ДЕТИ В нашем дворе всегда густо росла конопля. По осени конопля осыпается, выде­ ляет пахучую смолку, от которой кружится голова и приходят всякие странные мыс­ ли. В густых зарослях Пальма вскармливает свору пузатых щенков, столь разномас­ тных и разных, что нет и двух похожих. Сукины дети— следствие любви окрестных псов, что ранней весной встают в очередь к дворовой подруге, истекающей соком. По идее, каждый пес мог взять бы за загривок своего щенка и нести домой как прибавление. Но у всех современных кобелей одна радость — сунул, сплюнул, и хоть трава не расти. Разномастных щенят понемногу разбирает окрестная детвора, такая же безотцовщина, как и сукины дети. Вот один из них, ослепительно белый, как саксонский фарфор, играет с щенком, сидя на огромном чурбане. Мальчик не просто прозрачен под солнцем, как фаянс, но так же и хрупок, и тронуть его нельзя, тотчас рассыпится. Ничейный мальчик, спустившись с Покровки, играет весь день среди густой конопли и, утомившись, засыпает, кинув белую головку на черный смоляной чурбан. Мальчик лежит на траве, подобно фарфоровому пастушку из немецкой коллекции, и крепко сжимает в слабых ручках толстого щенка, тонко скулящего с просьбой о свободе. Пальма тихо подходит, долго глядит на странного гостя. И, наконец, осторожно взяв за загривок щенка, несет вглубь густой конопли на вытоптанную площадку, куда тотчас сбегаются прочие сукины дети и принимаются грызть пустые сосцы, в то время как мать грызет пустую кость. 148