Сибирские огни, 2004, № 2

Здесь было не так жарко: обдувал ветерок, пахло чабрецом и полынью, мелко растущими вокруг, меж каменного щебня; оттого, что мир давно стал для него по­ тухшим, без живых звуков и запахов, сейчас именно запахи почему-то он чувствовал особенно остро. В метре от него торчал мелкий серебристый кустик полыни; он потянулся, ото­ рвал жилистую веточку и понюхал, и в него ворвалась такая сладкая эфирная горечь, что его просто захлестнуло мощным потоком любви к этому жаркому летнему дню, ко всем цветам, запахам и звукам, к этому пространству перед ним, причем любовь не просто рождалась сию минуту, а рвалась откуда-то из глубины памяти, оттуда, где отец, мать, детство, давно стершиеся голоса и лица, уют дома, которого уже нет... \ Черт возьми, да ведь он же знал всегда это чувство восторга перед жизнью, знал раньше, в юности, молодости — пусть под спудом сиюминутных желаний, забот, волнений, но оно жило в нем, придавало жизни смысл и окрашивало ее в радужные цвета, да забыл теперь, с этой работой, высасывающей до пустоты, угнетающей память, делающей его живым мертвяком; потому-то и прорывается это все сквозь снулую душу с такой болью!.. От волнения и серьезности мыслей он сбивался на патетику, но он сейчас просто не мог иначе. И тут подумал о сыне... Боже мой, а ведь Пашка так и будет всегда жить там, в этом машинном сне, среди мертвых теней, слепым и глухим? И никогда не узнает восторга возвращения в детство, в природу? Какой убогий, маленький, тесный у него мир! А ведь его построил ему своими руками он, он сам ему его открыл, сам отправил туда, в этот сон, в эту жизнь теней, завлек туда обманом, бегучими картин­ ками, с видимой заботой о его же благе: ну как же!— станет с компьютером на «ты», приобщится к интеллектуальнейшему занятию, жизнь будет насыщенной, интерес­ ной! И профессия на будущее, и кусок хлеба на всю жизнь... Тьфу! И теперь этот блеск солнца и роскошь мироздания для Пашки— просто проклятие, скучная, нуд­ ная помеха... Боже мой!.. — Посмотри, что я нашла! — раздался над самым его ухом резкий от неожидан­ ности голос жены. Он вздрогнул и обернулся; взгляд его был странно испуганным, а глаза влажно блестели. — Что с тобой? Ты плачешь? — растерявшись, удивленно посмотрела на него Елена, держа в руке перед собой белый гриб. Ей вмиг до боли, почти по-матерински стало жаль его, бледного, с вялыми, без­ мускулистыми руками из-под коротких рукавов летней рубашки, одиноко сидящего здесь и взволнованного чем-то; и любила-то она его всегда именно таким: не самона­ деянным и хамоватым, а порывистым и беззащитным, и не просто заботилась о нем: кормила, стирала, отдавалась из супружеского долга — а именно любила... — Да так, задумался,— тихо пробормотал он, приходя в себя, и растер пальца­ ми влажные глаза. — Ветер, наверное... Иди сюда,— он протянул руку и подвинулся на теплом каменном сиденье. Она подошла и села, он приобнял ее. Они стали рассматривать гриб и любовать­ ся им. Гриб был молодой, с крепкой толстой ножкой, с небольшой еще бархатистой коричневой шляпкой в плавных прихотливых изгибах и тугой белой ноздреватой из­ нанкой ее. — Знаешь, на что он похож? — спросил Панюшин, крепче обнимая жену. — На что? — Не скажу, — хмыкнул он. — Ну и не говори; я поняла, — усмехнулась она. Он поцеловал ее в щеку, потом в открытую шею, одной рукой прижал крепче, а другую положил ей на грудь. — А знаешь, чего я сейчас хочу? — засопел он. 133 АЛЕКСАНДР АСТРАХАНЦЕВ їїСВш СОН О ЖИЗНИ