Сибирские огни, 2004, № 2

АЛЕКСАНДР АСТРАХАНЦЕВ СОН О ЖИЗНИ мол, с тобой понимаем, что не в сюжете дело, и тихо между строк над дураками посмеемся... Забавно! И снова— три страницы текста, а потом— опять скучно, и мысли снова побе­ жали, побежали в сторону. Что же это такое, в конце концов? Вот будто ешь обед, роскошный, вкусный а несолон. Или будто после гулкого, людного, скоростного метро трясешься про­ селком в малолюдном тихоходном автобусе: скучно, сонно. Не потому что пейзаж скучен — наоборот! — а всего лишь потому, что сам медленный процесс езды скучен, снова тянет скорее в грохот, толкучку и мелькание. Мелькание чего? Да неважно! Отложил «Новый мир», взялся листать следующий. То была «Иностранка». Звуч­ ные имена, и— тексты, тексты, яркое, пышное, избыточное разнообразие их. А ему уже совсем расхотелось читать: неинтересно. Не потому, что вот сейчас, сию мину­ ту, настроения нет. Неинтересно вообще, в принципе. Что-то ушло, и— странно! он не сожалел о том, что это ушло. Он снова отложил журнал, снова закинул руки за голову, потянулся, расслабил­ ся и стал думать. Зачем, ради чего люди пишут все это? Н-ну, чтобы их читали, разумеется. А зачем — читать?.. Не будем наводить тень на плетень, скажем прямо: человек таким образом получает удовольствие, отдыхает и развлекается. Может быть, хорошо пе­ ред этим поработавши. Но кто всерьез соприкоснулся с компьютером, кто втянулся — даже не в работу, нет, — а в тесное общение с ним, тот получает удовольствие более сильное. Он испытал это сам на себе: прочитав в детстве и юности гору книг и соприкоснувшись затем с компьютером, он знает удовольствие от того и другого и отдает предпочте­ ние другому. Компьютер саму работу делает развлечением, облегчая ее тысячекрат­ но, превращает человека из раба работы в ее властелина, труд — в захватывающий поединок, в праздничный турнир человека и машины, в полет мысли и вдохновения, сродни поэтическому. Ах, да что там!.. И если еще он сам знавал когда-то сладкий плен книги— то ведь Павлик, его кровное детище, этого плена уже не знает, и беспо­ лезны здесь Еленины усилия, с ее предрассудком, будто образованный человек дол­ жен, ну вот просто обязан читать, иначе одичает, и насилует его детскую душу кни­ гами — чтоб он хоть под ее неусыпным контролем одолел две-три штуки в год, и Пашка пыхтит, изнывая: «Зачем мне это? Никто у нас не читает, я один, как дура­ чок...» И плохо ли, что он не знает этого плена? Может, это не мы дичаем, а сама книга, а с ней и вся старая культура тихо умирает у нас на глазах? Барахтается, сопро­ тивляется и, сопротивляясь, пользуется запрещенными приемами: завлекает и со­ блазняет грубо и примитивно, как старая накрашенная шлюха,— и все же обречена, как обречено все старое в борьбе с молодым? Может, оно, это молодое, уже насту­ пило, а мы не видим, не хотим видеть? И он втайне позавидовал сыну, который без всяких теорий и подсказок сам изучил компьютер лучше него, тертого профессионала: там, где он постигал с бычь­ им терпением, сын хватает на лету своим интуитивным нутром, даже не осознавая своего знания, не умея о нем рассказать, — как учатся ездить на велосипеде или плавать... Что же, интересно, за жизнь ждет их впереди, лет через полсотни? Будет, навер­ ное, не просто новый век— а новая эра наступит, совершенно новая, невиданная эра, и все это добро: книги, журналы и это чудо техники — сегодняшние компьютеры, — скорей всего, выбросят на свалку... Сам-то он до этого не доживет. А, не дай Бог, доживет— и будет пялиться на ту жизнь полуграмотным тупеньким дедушкой... Эк куда занесли его размышления над читанным... Ну, хорошо, тому пыльному маститому классику этого уже не понять, его только пожалеть можно, но молодой- 130