Сибирские огни, 2001, № 1
единственная из всех знакомых ему женщин, кто смог бы здесь жить, сама из дерев ни. А работа... Какая ей сейчас работа, малый ребенок на руках. Так думал он и день ото дня укреплялся в своем решении поехать за Татьяной. Вот урожай соберу... А еще была мысль привезти сюда Иванова. Приедет из Америки уставший от работы, от чужой страны — и в деревню, на свежий воздух, на молоко, на лесную полянку. Найденов подведет его к своим воротам, скажет: это и твое тоже, приезжай хоть насовсем. Мало места в доме — построим отдельный, вон земли сколько! Часто он думает, противореча самому себе: хорошо бы быть старым. Нынеш нее существование кажется ему каким-то незаконным, поскольку человеку в этом возрасте положено работать. А у него жизнь пенсионера. Журналист и музыкант — ни то, ни другое никому не нужно. Хотя это не вся правда: сколько угодно журнали стов и музыкантов работают, деньги получают. Впрочем, то чужие примеры, — успокаивает себя, но не всегда может успокоиться. Сорок пять лет! Это сколько еще до старости!.. Спасибо Иванову, помог вырваться из подвала, купить жилье и быть сытым, но в остальном никто не в силах ему помочь. Разговаривая сам с собой, он пытается осадить непокорные мысли: в подвале тебе такое и присниться не могло, укажи кто на дом, огород, лес и речку под боком— злая шутка, непостижимое благо. Одно из проявлений гордыни — быть на виду у кого-то, трудиться зачем-то, к чему- то стремиться, завоевывать... Неспокойно. Искушают тревоги, взращенные в боль шом мире. А природа буйствует, с каждым днем все больше закрывая зеленью черные пятна огородов. Раннее лето выдалось, жаркое. Сидит на берегу, ловит веселых окуиьков-матросиков— так называет окуневую мелочь затейливая бабка Эльфрида. Сколько раз Найденов предлагал ей на уху, но она, похоже, кроме хлеба и картошки, употребляет в пищу только чай. Движение воды в протоке незаметно, а по утрам она особенно тиха. За спиной у Найденова лес, перед глазами река, за ней ивняковые заросли, а дальше — насколько взгляда хватает — заливные луга. Там, за горизонтом, утопающим в утренней дымке, его родной город, где оставлено все и в то же время ничего. Он долго всматривается в размытую даль, где сходится небо с землей, затем отбрасывает удочку, стаскивает с себя одежду и прямо с берега кидается в воду. В несколько взмахов доплывает до середины, возвращается, кружит над омутом, ку выркаясь, выпрыгивая над поверхностью, насколько хватает силы, и ныряет. Выбрав шись на берег, делает стойку на руках, крутит колесо, отжимается, приседает, носит ся по песчаному краю и кричит во весь голос: — Заново! Я только что родился! Хочу молока! На большой поляне, замкнутой со всех сторон лесом, поспела ягода. Небывалая жара подогнала к одному сроку клубнику и землянику, которые, известно, подходят в разное время. У клубники высохли плодоножки, ягоды, не набрав массы, подвяли. У края леса появляется дед на подводе, останавливает лошадь, не спеша распрягает. К лошади жмется жеребенок. — Здравствуйте! — подходит Найденов. — Косить собрались? — Надо маленько. Дед снимает кепку, открыв мягкие седые волосы. Едва заметный ветерок шеве лит их, придавая сходство со степным ковылем. — По-моему, в деревне еще не начинали. — Там, — дед машет в сторону лугов, — не дают пока, а мне куда ждать? Пора. — Большой покос? — Да вот, — он отбивает рукой примерно треть поляны,— до тех вон деревьев. — Прилично. Найденову становится неловко, что топчет траву. — Я здесь помял немного... — Э-э! Сказали! Сейчас понаедут — ягода пошла, за пасекой палаток наставят, по месяцу живут. Нынче вы первый, а так -— палатки по три-четыре, меньше не 95 АНАТОЛИЙ КИРИЛИН ЧЕРЕЗ ИГ РОКА
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2