Сибирские огни, 2001, № 1
АНАТОЛИИ КИРИЛИН ЧЕРЕЗ ИГРОКА ди. А равнодушный народ идет себе мимо. Открывает — удачливый, уверенный в себе, весь какой-то нездешне благополучный — кто угодно, только не музыкант, не представитель российской богемы. Найденов в восторге: бывает! Случилось! Хоть что-то правильно соединилось в этом мире! — Тебе не кажется, что эта комната, как бы это сказать, не соответствует. Иванов снисходительно улыбается. — В меня детдом въелся на всю жизнь, общага нужна, ничего не могу поделать, — он говорит, давая понять—-шутит. — И на кой мне другое жилье— пыль собирать в мое отсутствие? Покатаюсь — видно будет. — Слушай, а может, ты там останешься, не предлагали? В очередной раз он пожимает плечами — было бы о чем думать! И Найденов понимает: человек мира, быт, деньги, жилье— все это так, само собой, где-то в обозе главного — дела. Иванов выложил перед ним целый ворох одежды — забирай, твоя. Неужели специально для меня покупал?— думает Найденов и, разглядывая соседа, убеждает ся: они одного роста, сложены почти одинаково. — Куда мне в этом! — прикидывает, не надевая, строгий темно-синий костюм. Пока они разговаривали, несколько раз заглядывала девушка из кордебалета, со седка. Он вспомнил: когда уходил из общежития, она пыталась взять у него взаймы луковицу. Все та же! — Найденов умиляется, будто неожиданно выдалось ему свидание со счастливой молодостью. А что, почти так и есть. Детское личико, гладко зачесанные назад обесцвеченные волосы. В кордебалете стареть нельзя... Иванов отдавал ей распо ряжения — купить то, принести это — и она в очередной раз убегала. Наконец Найденов, распаренный и утомленный, выходит в прихожку и застыва ет перед неплотно прикрытой дверью в комнату Иванова. Тот наставляет соседку из кордебалета. — Тут все есть. Значит, как договорились, влюбленную дурочку из себя разыг рывать не надо. Обслужи, как это делают профессионалы, за деньги... Не умеешь? Постарайся, будь ласкова. Я пошел, до завтрашнего обеда не ждите. На последних словах Найденов заскочил обратно в туалетную комнату', тихонько закрылся. Хлопнула дверь за Ивановым, прошла минута, другая, десять — а он все сидит на крышке унитаза, перекатывает желваки, давя в себе слезы. Всю неделю Иванов таскает его по злачным местам города. Казино, бары, ноч ные клубы со стриптизом и столичными певицами — ничего этого Найденов не знал, не видел, даже не подозревал о таком количестве заведений. — Сибирская провинция! — он смеется и кивает на девицу, размахивающую под музыку собственным лифчиком. — Нравственный оплот родины! Спрашивает Иванова, не надоело ли? На Западе этого добра давным-давно не меряно. — Что ты! Там у меня стерильная обстановка, все всерьез. Только дома и рас слабляюсь. Врет! — думает Найденов. — Из-за меня таскается. Свои ощущения в этот период он старается не анализировать, плывет себе на вольной лодочке по хмельной волне. — Это как в детстве с пирожными, — говорит Иванов, — одно съесть— лучше не есть. Натрескаться до отвала, чтобы охотку сбить и через час снова не захотеть. Рассмешил Найденова. — И где это ты, детдомовская душа, мог хоть раз пирожными наесться? Тут же сам вспоминает, что Иванов с тринадцати лет начал играть с профессио нальными музыкантами, деньги зарабатывал. Последний день перед отъездом Иванова. — Я надолго. Живи спокойно, сколько хочешь, и можешь ни от кого не прятать ся, я договорился с комендантом. — Денег дал, — уточняет Найденов. 84
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2