Сибирские огни, 2001, № 1

что имя Ницше должно непременно ассо­ циироваться с «разгрызаемым грецким оре­ хом», запахом лавра, перца, чеснока, свежи­ ми опилками арены, а так же с «азиатской плеткой» и «вымученным (?) скифом». Как видим, составление каталогов ощущений, осязаний, обоняний, соотносимых с пред­ метно-чувственным миром, является твор­ ческим кредо поэта, жаждущего материали­ зовать свое «постороннее» «я» посредством системы соответствий (несоответствий) с миром «тем» и «этим». И вот наконец такой инвариант найден — это Гамлет. Правда, не совсем тот, шекс­ пировский, а «эповский»: не столько рефлек­ тирующий, сколько комментирующий свои дела и речи с употреблением глаголов в нео­ пределенной форме. Так, во внутренних мо­ нологах этого полу-Гамлета появляются ци­ таты из Евангелия, смешанные с бредовыми упражнениями в лингвистике. Это довольно большое для тонкой «барочной» серии сти­ хотворение, размером с поэму, призвано причудливой вязью обрывков и отрывков обосновать главный тезис, вынесенный в концовку: «Мне плохо, Гамлет». Итак, опять беспокойное, лирическое «я», которому надоело быть «вещью в себе». В таком же «гамлетовском» стиле простран­ ных монологов разорванного сознания и синтаксиса изображены Офелия, Генрих V, Клеопатра. И вот, после подобных экспери­ ментов по вживанию в образ и облик траге­ дийных героев, автор в конце, устало снимая маску лицедея, признается, что пел «рекви­ ем на заказ //И самому себе» и что творче­ ство — «выпитая отрава». Так невольно закрадываются сомнения: а не есть ли вся эта «посторонняя» поэтика и этика еще одна маска, предохраняющая ли­ рического героя от беззащитной оголеннос- ти перед банальнейшим и одновременно свирепейшим миром. Миром, где некий по­ ручик пьет, жена плачет, а в это время «свер­ шаются судьбы, сгорают миры» — совсем по-чеховски: люди обедают, а жизнь прохо­ дит. Если это так, то книга С. Эпова — еще один вариант «маленьких трагедий» боль­ шой личности, находящейся в поиске себя и своего творчества, когда мерилом судьбы становится «всеобщая душевная жизнь», «мировая душа», «мировая скорбь». И, мо­ жет быть, предстоит поменять еще немало масок, каталогизировать и отрефлектировать полмира, но остается уверенность, что этот стихотворец обретет ту единственную и под­ линную связь с миром, которая рождает, поэта без маски. Итак, первые сборники серии «Барка поэтов», изданные в Иркутске, порадуют и удивят читателя разнообразием авторских манер, стилей, самовыражения. И пусть по­ эзия молодых барочников еще носит следы юношеского максимализма с ее поисками оригинальности и неповторимости, то и дело сбивающимися на голое экспериментатор­ ство или подражательство. Но в этом есть свое обаяние молодости. Тем более если оно слегка сдобрено серебряным ароматом на­ чала века. Владимир ЯРАНЦЕВ НЕПОЛНОЕСМЫКАНИЕСВЕКОМ (Сергей Самойленко. Неполное смыка­ ние век. Кемерово. Кузбассвузиздат, 2000) Данная книга вместила в себя плоды более чем десятилетних поэтических разду­ мий автора. Но отличается она не количе­ ством стихотворной продукции, а ее каче­ ством, определяемом «глубиной бурения», то есть остротой зрения, слуха, промысла. С. Самойленко превращает в поэзию все, к чему прикасается словом. Но это «все» видит он собственным взглядом, под своим углом зрения. И даже название книги — «Не­ полное смыкание век» — предполагает ка­ кой-то особый ракурс. Ради этой неповторимости видения поэт готов поступиться правом на сотворение сво­ его уютного поэтического мирка. Поэтому главный герой поэзии С. Самойленко — мир во всем его многообразии и непредсказуе­ мости. Это не значит, что «эго» поэта где-то на обочине, в роли созерцателя-соглядатая, просто оно есть часть этого самого мира. Тема «человек в мире», перевешиваю­ щая у С. Самойленко традиционную лири­ ческую «мир в человеке», заявляет о себе с первых же строк книги, удивляя сочетанием «питейных», натуралистических мотивов с эпохальными. И вот уже годовой цикл жиз­ ни — природной и политической — в сти­ хотворении «Весь прошлый год я жил на ко­ черге» фатально совпадает со сценарием жизни творческой личности, страдающей ал­ коголизмом. А это, в свою очередь, рождает целый спектр смыслов: от мысли об ущерб­ ности существования в политизированной стране до роли алкоголя в формировании ху­ дожественных образов убойной силы («Мне по мозгам ударила капель // С утроенною силой, как зубилом»). Хмель и боль поэта таким образом — не просто заурядные про­ явления похмельного синдрома, но глубин­ ное, нутряное ощущение несоответствия, «несмыкания» с веком в его природной («ка­ 215