Сибирские огни, 2001, № 1

Песнь соловьиная... Вижу я небо Над головой, и оно бездонно. Вот бы, как в раме, теперь в окне бы Ты появилась, моя Мадонна! Ты ведь не стала бесплотной тенью, Я ведь по-прежнему юный, чистый — Нам ли с тобой не дышать сиренью И не внимать соловьиному свисту?.. 1942 * * * Согреет солнце зимний небосклон. Пройдет весна в цветении сирени. А летний зной смягчат густые тени, И до листка сгорит осенний клен. Так — год за годом. Жизнь, ты явь иль сон? Зачем твой мрак и вспышки озарений, И глубина падений и прозрений, И крик ребенка, и предсмертный стон? Ты вновь и вновь смыкаешь круг извечный Рождений и смертей, велик и мал. Приходит и укачивает вечер Всех, кто за долгий, трудный день устал. И я иду по кругу. И моя К истоку повернула колея. 18.8.1943 Картофельное поле. Сторожба. * * * Так больно томило и ныло, и пело, Что грудь исторгала мучительный стон. В ту ночь расцвело озаренное тело, И сердце раскрыло свой первый бутон. Его я тебе протянул на ладони, Но ты не коснулась брезгливо руки. Я был безутешен, обиженный до не­ возможности жить от стыда и тоски. Но шли потихоньку года вереницей, И листья шумели, и снег выпадал. И реже минувшее стало мне сниться — Я пение первой любви отстрадал. А дивная песня в журчании быта Незримо живет, как под снегом родник. Ничто не погибло, ничто не забыто, Хотя я с годами к молчанью привык. И если нам впредь еуждена еще встреча, Я даже не вспомню свой стыд и свой страх. Легко положу тебе руки на плечи И в лоб поцелую, и молвлю: сестра. * * * Такой был сон: ты в старомодном платье С оборками, в заштопанных чулках Из дома вышла с дочкой на руках, И должен вас куда-то провожать я. Так провожают любящие братья Сестер. А было лето. На мостках Простились мы, и кто-то в облаках Оплакал наше горькое объятье. Поля, опушка леса — все знакомо Из дальнего, из солнечного детства. Но только не видать родного дома — Уже давно он развалился весь. И не живем с тобой мы по соседству. И наяву нам не встречаться здесь. 9.12.1947 НАСЕВЕРЕДИКОМ... Над обрывом, подмытым теченьем реки, Без опоры, без ласки любимой руки, Омертвелые корни почти на виду. Обнаженные ветви, как в латах, во льду — Так стоял он, открытый для ветров и вьюг, Обращенный ветвистою грудью на юг, И темнела вершина, качаясь во сне С неотступной мечтою о близкой весне. Но весна проливалась холодным дождем, Пролетала на север гусиным копьем, Проплывала, как льдина, по темной реке И лежала, не тая, на мокром песке. Лишь с трудом пересилив морозную дрожь, Наконец он поверил в любимую ложь. Понемногу теплел, веселел, зеленел, И ликуя, над ним жаворонок звенел, И широкого неба блистала лазурь, И бродила по телу блаженная дурь, И клубились, как розовые облака, В нем надежды на будущее. Но река. Обделенная лаской, не зная тепла, Нет, такого позволить ему не могла! И тогда, устоявший под натиском вьюг, Он с подмытою глыбой обрушился вдруг... Под обрывом лежит он, ветвями поник. Только корни торчат, словно замерший крик. Ничего уже нет — ни надежд, ни обид. Только плещутся волны да ветер гудит.