Сибирские огни, 2001, № 1

небосклон...» был бы, пожалуй, полностью традиционен (да и по теме он по длинной цепи предшественников восходит к Книге Экклезиаста!) и мог бы показаться просто очень чистым по исполнению упражнени­ ем — если бы не эта неподражаемая осо­ бенность! Что же касается рифмы в целом, то и здесь поэт проявляет мудрую осмотритель­ ность. Его рифмовка подстать всему осталь­ ному, хотя и здесь есть достопримечатель­ ности. Например, разностопная рифма: Зачем , не знаю , но пусть хотя бы С овсем бесцельно смею тся, плачут С лова, к а к л и сть я в бездомный октяб рь, Не зн ая сам и того, что значат. Я слыш у шепот, я чую звоны , В объ ятьях темной безгласной сферы Всю зиму снится цветущ ий газон Среди лазури без дна, без м еры ... Рифма-эхо в рефрене стихотворения «Море»: Море! В олны и пена, и страш ны е ш тормы и ш к в а л ы . С к алы ! Д и ки е кручи в м ерцающ ем при зрачном свете. Ветер! Всюду, везде в неоглядно-ш ироком п р о сто р е--- Море! Море! Глагольная рифма, углубленная предпос­ ледней ударной стопой («Снегурочка»): Т ам , где хм уры е сосны сурово молчат, Т ам , где ф и л и ны стонут и совы кричат... ...Он, ио-моему, тем возм утился, что ходить я совсем разучился... И, вероятно, самостоятельно открытый прием: рифма на переносе — в приводимом ниже стихотворении «Так больно томило...» или в концовке стихотворения «К осени»: А тебя соблазняю т богатствам и Креза. Ж и зн ь отдать обещают. Иди! Будь счастливой, пока не зареза­ л и — пока не полили дожди... Примеры можно умножать и далее, но вернемся к основной теме. Ибо поэзия Гюн­ тера Тюрка— это не только сотни превос­ ходных стихотворений. Это поразительный опыт в российской литературе XX века — пусть не осевой, периферийный (хотя, если условно выделять в русской «поэзии пушкин­ скую и лермонтовскую линии, то именно к последней и принадлежит Тюрк) — но он и по существу есть опыт преодоления времен­ ных, стилевых и даже национальных ограни­ чений. И все же не это главное. Для человека, проведшего юность в за­ ботах о хлебе насущном, зрелость — в тюрь­ мах да лагерях, а последние годы — в ссыл­ ке, как для христианина был готовый рецепт прощения и приятия собственной судьбы, как она есть. И во многих замечательных стихот­ ворениях Тюрк выразил именно это, христи­ анское, видение мира и отношение к выпав­ шим на его долю испытаниям. Но можно было явить и новый рецепт. Тюрк о нем не мог знать. Да и мы впервые узнали о подоб­ ном не так давно, когда открылись миру жизнь и творчество Даниила Андреева: Ты осужден. М олчи. Н еум олимы й рок Тебя не первого втолкнул в сы рой острог. Д в ер ь зам урован а, но под покровом тьмы Н ащ уп ай лестницу — не в вы сь, но вглубь тю рьм ы . С к возь толщ у м окры х стен, сквозь крепостной редут На берег ветрены й ступени приведут. Т ам волны в ол ьны е, — о гч а л ь же! правь! спеши! И кто найдет тебя в морях твоей душ и? Гюнтер Тюрк дал свою версию этого выхода. Менее мистичную и потому обще­ человечески даже более значимую. Его по­ этический дар требовал своего осуществле­ ния — невзирая? — нет, даже взирая на ту жизнь, что была. Крестьянство?— подходит! Тюрьма и лагеря?— что же, пусть! Ссыл­ ка?— еще проще!.. Любая жизнь вокруг, ка­ кой бы она ни была, служила ему рабочим материалом для стихов. Стихов о вечной жизни и близкой смерти, о первой любви и зрелой горечи, о трудном счастье и грозной судьбе. О детях, подрастающих и умерших. О близких, оказавшихся так далеко... Музыка должна высекать огонь из души человека, — сказал Бетховен. Жизнь, чтобы высечь из нее огонь поэзии, готова на удар о камень. Кто знает, останься Гюнтер Тюрк московским интеллигентом, окажись его жизнь длиннее и благополучнее, мы сейчас числили бы его во вторых рядах советских авторов середины века. И не было бы этого имени в ином мас­ штабе — в литературе века, без эпитетов и уточнений. Или (по выражению О. Орт) в российской поэзии Железного Века. 14 Зака-і .V 391