Сибирские огни, 2001, № 1

ватнике, попросил: «Сыграй вальс Огинского, чтобы всему вокзалу, я сам когда-то...» — махнул рукой и ушел. Скрипач сыграл полонез, но без куража и, сфальшивив, быстро сделал коду. Тут подошел к нему оборванец и, видимо, попросил денег, но скрипач его отшил. Навер­ ное, он прав: я, мол, зарабатываю, а вы попрошайничаете, но мне стало неприятно и жалко своей монеты. В купе вновь незадача, три мужика и одна женщина, по виду зануда из училок. Заваливаясь на полку, я ради шутки предупредил: «Будем храпеть». Сосед подо мной, в очках: — Вы куда? — В Подтесово. — Я туда же. А вы кто? — Вы меня должны знать. А вас я вычислю. Женщина стала блажить: — Спать не даете! Уберите ботинки! Воняют! Ботинки соседа действительно пахли тошнотворно. Так нас эта стерва запугала, что под утро боялся встать, хотя все нутро разрыва­ лось. Все-таки встал, а уже семь часов. Еще хорошо, что опаздывали. Парня в очках я не стал вычислять, он сам признался, что в связи работает. Проводница спросила, подавая билет: — Есть там еще жизнь-то, в Подтесово? Меня встретили, привезли. Вставало солнце над морозной, туманной землей. Днем солнечно, ярко, бело, снежно. Снова живу у самого леса, на этот раз в общежи­ тии лицея, где на первом этаже что-то вроде гостиницы. Все переломано, душ в подвале, похожем на трюм корабля. Среди занятий вдруг в дверь робко постучали. И жаркая сумасшедшая мысль: Юрка! А через мгновение: он же умер! Оказалось, зовут к телефону. Суббота. В аудитории мороз не чувствуется, но дошел до шоссейки и пришлось опустить уши. Пожарка, где Федуловы жили, пока не купили свой дом. Баня с полу- сгоревшей крышей, но вьется дым над трубой, а вот и бабка выходит с красным распаренным лицом. Сосед по проданному дому идет с веником. Поговорили, по­ том взглянули друг на друга — кто первый о Юрке начнет, и — не решились. На катке большие ворота, большой, с мячом, хоккей. Завтра, как явствует из объявления, игра с Енисейском. И еще объявление — про чаепитие в ДК, отмечали в пятницу день Валентина. Рановато... По поселку иду как по кладбищу. Все здесь для меня отжило, умерло. Люди толкутся на рынке. Мясо порублено тонко, красиво. Прямо как на Рижском рынке. Но мне уже не покупать. Солнечно, чудесно, красиво, грустно. С оказией (отвозили преподавателя к поезду) съездил в Енисейск. Двоюродного брата подобрал почти у его дома, он шел пошатываясь. Небритый, с впавшей вер­ хней губой, он словно косил под зека. И порывался убить то Дуську, то меня: «Хочешь, я тебя убью?» Может, и у Юрки с его собутыльником с этого начина­ лось, так вот и хватается за топор озверевший от пьянства народ... Дуська убрала нож, которым я чистил своего хариуса. Выпили больше полбутылки, заедая им одним. В седьмом часу я ушел, решил на улице машину ждать. Но ее так и не было, промерз, вернулся в дом. Что делать, придется ждать до утра. Виктор, слава Богу, спал. Вскоре стук в дверь —- за мной. Снова мимо аэродрома, тряская дорога пере­ правы, скоростная магистраль Еркалово — Подтесово, на которой седьмые «Жигу­ ли» делает до 120. (Через полгода Виктора Васильевича скрутило в две недели). В воскресенье пошел на кладбище. Пешком. Снег сверкает, искрится, слепит глаза. Юрку положили рядом с родителями в отдельной могиле, над нею аккуратный крест. Я выпил у его могилы и заплакал: «За что? За какие грехи, свои ли, чужие, принял он смерть? Ведь все можно было простить, все еще можно было поправить, непоправима только смерть, а он принял ее, страшную, мучительную, брошенный всеми, один в холодном доме, только котенок, которого он подобрал, остался верен ему, согрел его последние секунды своим дыханием, по-своему, по-кошачьи, опла­ кал его, смыл своим язычком кровь с его лица». Я шел по поселку, не стесняясь слез, и бессвязного бормотания; мне нужно было выговорить, выдохнуть слова, которые рвали грудь и саднили в горле. 189 ВЛАДИМИР НИКИФОРОВ ПОСЛЕДНИЙ ПАРОХОД