Сибирские огни, 2001, № 1

Еду в пароходство, ищу Наташу. В деловом кабинете, где опа, с высокой причес­ кой, не поднимаясь из-за фирменного стола с компьютером, вежливо, вяло, а в прин­ ципе отрицательно откликнулась на мои предложения об аспирантуре и преподава­ нии, Наташа показалась очень взрослой, но не приблизившейся тем самым ко мне, а еще дальше ушедшей от меня. В ее похвале прозвучало что-то снисходительное к моему романтически-трагическому ощущению себя, своих поездок: — Это хорошо, что вы так к этому относитесь. Юная северянка Наташа была ближе, чем эта утомленная солнцем благополу­ чия женщина. Парадокс, который яснее всего дал понять, что я все еще — и навсегда, пожалуй, — в детстве. Нас связывали непосредственность, которую я культивирую, а ей чтобы жить? — пришлось расстаться с ней. А, может, она просто подыгрыва­ ла мне — когда ей это было нужно. И вообще — мужчина до смерти пацан, а женщина и в колыбели — женщина. Спустился по деревянным мосткам у гаражей к набережной; горько пахнет полынью. На берегу темные ели и красиво пожелтевшие лиственницы, и под ними желтым-желто. Утки летят на юг. Из Дудинки. Туман, дым, желтые берега. И подумалось почему-то, что надо писать роман наподобие «Доктора Живаго» — ни для кого, для себя и про себя. Замдекана Галина Васильевна, милая женщина, давняя знакомая еще по Ново­ сибирску, пригласила на чтения, названные по фамилии ее мужа, покойного ректора КГТУ. Добирались своим ходом, Галина Васильевна отказалась от машины ректора. Прошли в конференц-зал. Галина Васильевна представила меня мужикам с баджами на лацканах. Девочки-студентки помогли раздеться, предложили кофе. — Мне бы чего-нибудь посущественнее, я не успел пообедать. — В вестибюле есть буфет. Я набрал бутербродов, кусок торта, вернулся в зал и с чувством, толком и рас­ становкой закусил. После невзрачных проректоров и крупного мужчины в светлом костюме — представителя администрации, тут же удалившегося из зала, выступил академик Ти­ тов из новосибирского академгородка — сухой, седой, темнолицый. Говорил он о неразрешимости в целом проблемы научного и практического результата, о том, что в будущем цивилизацию цивилизованных государств будут определять нециви­ лизованные Россия, Китай, Индия... Я вспомнил Баса Климби, журналиста из Роттер­ дама: «В Голландии нет поэтов». Потом выступал ладный парень в тройке, говорил точно, четко, размеренно. Даже я кое-что понял, хотя он говорил о композиционных пленках на основе диспер­ гированных в полимере сегнетоэлектрических жидких кристаллов. Это вроде экрана, где внутри жидкие кристаллы; от воздействия на их структуру меняются директор и свойства изображения (директором он называл направление жидких кристаллов). Мой сосед, седой мужик в рубашке с распахнутым воротом, пролистал слайды, удовлетворенно крякнул напоследок. Объявили нового докладчика, профессора Исхакова, и он пошел к трибуне. Докладывал он об аморфных метастабильных нанокристаллических сплавах, но го­ ворил свободно, чудесным русским языком, с живыми примерами. И тут же по­ имел от оппонента — очки на лбу, внешность зануды: — Я как представитель точного модельного мышления, расчетов, эксперимен­ тов... Я вспомнил свое: и разговоры с Андрюшей, профессором мединститута, про американскую медицину, и чудовищный язык психологов с их пациентами, и стал быстро набрасывать на программке тезисы выступления. «Мои научные интересы лежат далеко от темы этой высокой аудитории, но имен­ но это позволило обратить внимание на ту особенную роль, которую играет эта кон­ ференция: два языка, два мышления — насколько они продуктивны для науки? Исторически язык науки развивался только по одной ветви. Декарт, что сделал ты? Научный язык требует «точного модельного мышления». Потенциал настоящего ученого — раскрепощенное мышление. Раскрепощенное мышление возможно только на русском языке. В богатых цивилизованных странах нет поэтов, кончилась поэзия; там нет людей одержимых, чокнутых, свихнувшихся. Сравнение с языком человеческим языка психологии, философии, медицины. И не случайно, что именно здесь мы плетемся в хвосте, отстав навсегда. Американ­ ская медицина — насквозь технологична, там нет науки, там другая наука. ВЛАДИМИР НИКИФОРОВ ПОСЛЕДНИЙ ПАРОХОД