Сибирские огни, 2001, № 1
ВЛАДИМИР НИКИФОРОВ ПОСЛЕДНИЙ ПАРОХОД вали на алюминиевом заводе, обзавелись хорошими квартирами, дачами, автомоби лями и несли нелегкий крест мужиков с городской окраины. Оба Вовы стали журна листами и начальниками, один газетным, другой телевизионным, а Валера скромно, тихо, но последовательно шел своей дорожкой: ассистент, кандидат, доцент, декан; подготовил два словаря, опубликовал в центральном научном журнале статью о языке «Царь-рыбы» (господи, да разве можно в этом разобраться, ведь писания Астафьева похожи на рыбное варево, где рыбы по-сибирски много, без счету!), впереди докторская, профессорство; живет с женой и тещей в двухкомнатной квар тире с проходными комнатами, годами носит один и тот же пиджак с белыми соле выми пятнами под мышками — все, от чего Витя отказался а priory. Может быть, все дело в обстоятельствах, принявших облик маленькой черноволосой ученицы худож- ника-оформителя, молча сидевшей в углу и убиравшей со стола после бурных поси делок братьев-филологов. Хотя при чем тут обстоятельства?.. Мой знакомый доктор- профессор, который теперь учит меня жизни, через день встает в пять утра и прово жает жену на работу в трамвайный диспетчерский пункт. А жена брата, бывшая ученица художника-оформителя, старается мне угодить («Уважает!» — изрекает брат), напечет пышек, потчует: — Пей чая. Оно сладкий. С деньгами в их семье всегда туго. Нарисовала картину — с открытки. Виктор продал ее за 200 рублей. — Нарисуй, — сказал я Наде, — Подтесово. Я куплю. — А что вам теперь Подтесова? Она вами брошено... Летом, при мне, Валентин написал и отдал в приемную пароходства заявление на квартиру в Красноярске. Ему работу подыскивать не надо, так и будет на своем месте капитана-наставника, а Людмилу сократили. Сын Яшка учится в космической академии, снимали ему квартиру, да у него с учебой дело не пошло, то проспит, то прогуляет, а на очереди младший, Сашка. — Так и так надо выбираться в город, — говорил Валентин. «А как же Юрка?» Но я не вправе был задавать этот вопрос, уж кто больше Валентина делает для моего брата. И ведь тот не ребенок, в конце-концов, пятьдесят лет скоро. «Разве я сторож брату твоему!». События развивались с головокружительной быстротой. Новый год Кузьмины отмечали в городской квартире. Но оставались еще в их владении участок с небольшим домом и гаражом — дача, как называл Валентин. Узнав, что я собираюсь в Подтесово, он предложил поехать вместе на его машине и жить у него на даче. Выехали вчетвером, с нами еще чета давних соседей Валентина. Сам сосед, из бывших капитанов, — после операции, в ответ на мое приветствие он что-то нечле нораздельно прохрипел, а его жена Галина сразу перешла на «ты» и назвала меня по имени. Остановились пообедать в Галанино, в полусгоревшей столовой. Сидели в уце левшей части здания, где пахло прогоркло и сыро. Галина расстегнула шубу и сняла шапку, тяжелые медные волосы рассыпались по плечам, убогость обстановки стала еще более явной. Высадили мы их на Калинина и поехали проведать Юрку. В доме незнакомые люди — Юркины квартиранты. Худенькая молодая женщи на в брюках стоит у двери, сложив руки на груди. В зале на грязном полу огромный обогреватель-козел. У Валентина на «даче» сразу же затопили печь, но только на другой день в доме потеплело. В пятницу — баня. Выпили привезенный из города бочонок «Купеческого», теперь он у нас вместо умывальника служит. Наш дом — самая северная окраина поселка, чуть ли не под самой Большой Медведицей. Так и кажется, что я стою на краю белой-белой земли, а за мною уже ничего нет, только снег и тишина да фонарь на столбе. Ясное морозное утро. Просыпаемся, умываемся, пьем кофе, смотрим по те левизору про Кончаловского и Маринину и вместе выходим: я — к своим студен там, Валентин на завод. Все еще горит фонарь на столбе у крайнего дома. За мощ ной, в полнеба коптящей котельной встает розовое круглое солнце. Пахнет мазу том и гарью, все дымы прибило к земле, но потом они, словно следуя за солнцем, тянутся вверх. 164
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2