Сибирские огни, 2001, № 1
Над моим домом беленький дымок. И в доме какой-то уют. Юрка почистил ковры, вымыл посуду, подмел пол, умывальник закрепил. Сварили лапши, заправили «Галиной Бланкой». Идти некуда, выпить и то не с кем. Моя жена была бы довольна. Лежа в постели, вспоминал дневные встречи. Иван Ставничий, директор завода, бросился как к родному: «Почему не заходишь?» С чего бы это? Свой финал чует и на всякий случай надеется? Зашел к завучу лицея, Александру Михайловичу Урба ну. Ему под 60, но он все еще видный, крепкий. Он и друг его Булаев закончили НИИВТ и вернулись в Подтесово. Работали поначалу мастерами и росли хоть и медленно, но верно. Булаев и до главного инженера дослужился, и до мэра, а Урбан вовремя в сторону свернул. Теперь у Булаева от прежней номенклатурной жизни только роскошная дубленка осталась, в которой он иногда приходит в лицей, где ведет почасовые занятия. Урбан из местных, отец его на заводе технологом работал, уважаемый был че ловек, фронтовик, хозяйственный, основательный. Эта основательность и сыну пе редалась, он считается в поселке главным специалистом по помидорам. На моих студенток он накинулся с шутливым гневом: «Пора уж рассадой заниматься, а вы все учитесь!» Снег, снег, снег... Сплю долго. Просыпаясь, хочу спать. Такого со мной давно не было. Завод по пятницам не работает. Лыжники потянулись в сторону Камня. Вечером перебирал пыльные книги на пыльных полках: Анатолий Заяц, Кази мир Лисовский, Любовь Рубцова... Стихи Рубцовой я купил еще второкурсником машиностроительного техникума. А вот и журнал с моей повестью. Полистал. Смеш но. И грустно. Прощание с домом. Вот и кончились моя тяга, мое смятение. Мне уже не жить в этом доме, где я мечтал обить живым деревом свой угол, переоборудовать печь под камин, сделать теплый туалет и душ... Все это нелепо и ненужно, как нелепы мой пестрый пиджак, семь рубах и семь галстуков (по числу дней недели) в старом, пропахшем сырою гнилью доме. Печь доходит, пыхает синим пламенем; жду, чтобы закрыть. Долго не могу со греться и заснуть, зато утром хочется подольше побыть в тепле родного дома. Пасмурное утро. Тетка в платке рубит дрова колуном. Старик в лыжных штанах убирает снег с внешней стороны своего забора. В лицее готовятся к празднику, поют хором: «Не жить мне без моря...» У Валентина тоже море, по видику. Там его «Яхро ма», вытолканная льдами на берег Баренцева моря возле Нарьян-Мара. Сашка, племянник, спрашивает: — А у Вити из вашей книги про экономику есть прототип? Ему четырнадцать, а он ростом с моего соседа, второклассника Женю. Последняя ночь выдалась морозной и звездной, ночью проснулся в ознобе. После занятий ездил на кладбище. День догорал, розовели глубокие снега. На фото графиях у отца и матери выражение покоя и тихой радости. Такими их и хочется помнить. Последние минуты в старом доме. Убрал постель. Оставил брату кофе и пакети ки «Галины Бланки», початую бутылку засунул в коробку на шифоньере: авось, найдет, то-то радость! Ни денег, ни продуктов не оставишь: дружки все приберут. Рано утром выехал на автобусе из спящего Енисейска, миновали темные дерев ни с тусклыми огнями, зато какой роскошный рассвет на розовом небе за Широким Логом! Я ехал в бодром настроении. Кончалась моя кругосветка. День разгорался все ярче. В Казачинском, где остановились у стекляшки но венького кафе, солнце грело по-весеннему горячо. Через год, как обычно, приехал в Красноярск из Нерюнгри, а до этого был в Усть-Куте и в Иркутске. Виктор показал «Словарь русских говоров северных райо нов Красноярского края», где в соавторах его друг Валера. Я начал читать и словно услышал голос матери. Приехал Валера, я утащил их в пивбар — мне стал все больше нравиться запад ный образ жизни — читал стихи, хвалил Валеру. Их было пятеро парней на всю группу в Красноярском пединституте: брат Витя, два Вовы — Мещеряков и Катышев, Валера и Саша. Я их называл братья-филологи. Через 30 лет Витя и Саша, оба поработавшие в деревне, оба недоучившиеся, вкалы- 163 ВЛАДИМИР НИКИФОРОВ ПОСЛЕДНИЙ ПАРОХОД
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2