Сибирские огни, 2001, № 1

Религиозность художника может превратить вино в уксус. Примеры Микелан­ джело или нашего Иванова ничего не доказывают, здесь вопрос не религии, а культу­ ры. У Пушкина отношения с религией (вернее, с церковью) были его частным де­ лом. Как поэт, он был весь в другом, не-христианском мире —- античном. Отношения Гоголя с религией вылились в его творчество. Он не выдержал от­ ветственности художника, который несет свой крест за всех за нас. Чехов не питал иллюзий по поводу безграничных возможностей слова, которые были у Толстого и Достоевского. Бродский 32 года жил в стране, воюющей со своей религией. Дорожкой к храму для него стала русская поэзия в лице Анны Ахматовой. Он создавал свою собствен­ ную веру — над-веру. Он был безбожником, но не из-за отрицания Бога: он пережил Бога. В философии этот процесс называется снятием. Захотелось почитать про одиночество. Самая пронзительная книга об этом — «Неприкаянные» Артура Миллера. Нашел роман Д. Уэйн, «Зимой в горах». Перевод Кудрявцевой-Озерской звучит как стихи: «Шины шуршали по мокрой дороге». Я о нашей переводческой школе в статье о Довлатове написал: «Возможно, в этом и состоит феномен Довлатова, его безупречной, образцо­ вой прозы. Учась у Хемингуэя, Фолкнера, Белля, Воннегута, Андерсона, Стейнбека. Сэлинджера, Фицджеральда, Дос-Пассоса, подражая им, молодые авторы тех лет (Василий Аксенов, Андрей Битов, Анатолий Гладилин, Рид Грачев, Виль Липатов, Юлиан Семенов) на самом деле прошли школу высокой прозы и чистого русского языка у наших непревзойденных переводчиков, совершавших каждый раз чудо улуч­ шения первоисточника. (Один из американских писателей, узнав о восхищении мос­ квичей романами Курта Воннегута, заметил: — Романы Курта страшно проигрывают в оригинале... Во всяком случае, после переводов Ивана Кашкина читать Хемингуэя на анг­ лийском скучно: это не тот Хемингуэй, это не наш Хемингуэй.) Воистину: не было бы счастья, да несчастье (незнание иностранных языков) помогло. В школе Кашкина, Райт-Ковалевой, Волжиной, Калашниковой Довлатов был, пожалуй, самым талантливым учеником». И, наконец, дождались своего часа воспоминания и письма (из Туруханска) милой Ариадны Эфрон, переписка Б. Пастернака со своей гениальной кузиной, мемуары беспощадной Берберовой, книги Венички и Витечки Ерофеевых, дневни­ ки К. Чуковского... Днем дожди и грозы, гром и молнии. Тихие теплые вечера. Яркие звездочки, половинка луны; пахнет травой, цветами — забытый запах юности. И вспоминались Подтесово, юность,' как я влюблялся в чужих привезенных жен. А летом девяносто пятого в кабинете подтесовского начальника КБ, горьков- чанина-бородача, я увидел в его жене черты тех женщин из моей юности. И здесь, на даче в Кудряшах, вдруг произошло переселение душ: работая в огороде, качая воду, я видел себя в Подтесово тем самым бородачом: это я, а не он, «бодался» с руководством завода и вот пришлось уйти в технологи, а потом вообще на другую работу, это за мной каждое утро из Енисейска присылают машину, и я еду на работу в райцентр, и возле парома встречаю машину, в которой из Енисейска в Подтесово везут на работу директора завода... Наваждение длилось долго, не мень­ ше нескольких недель. С женой мы больше про мои дела не говорили, я и сам пришел к тому, что жил не как надо, а как хотел. От этого все мои неудачи, но и счастье, если было — тоже от этого. За что и заплатил сполна. Но не только собой. И понимание этого — что не только собой — было самым горьким. А потом были поезда и станции — Красноярск, Усть-Кут, Нерюнгри, Байкал с седой пеной, много работы и одиночества. Это можно было бы назвать счастьем: в вечер отъезда из Нерюнгри вдруг поймал себя на мысли, что не хочу уезжать, но это, возможно, просто инерция чувств. ...В Подтесово выехали с Валентином на его «Жигулях» в шесть вечера восьмо­ го февраля. Быстро потемнело. Навстречу сплошные огни машин — воскресенье, конец уикенда. Расстояние преодолевалось как-то незаметно. Вот уже и Галанино, а это добрых две трети пути. Перед Енисейском свернули к переправе (их обычно две делают, есть еще за Енисейском, напротив Еркалово), понеслись со снежной пылью за кормой ровной дорогой в глубоких сугробах, даже иномарку обошли. і І іака і Хе 391 161 ВЛАДИМИР НИКИФОРОВ У&Щ ПОСЛЕДНИЙ ПАРОХОД