Сибирские огни, 2001, № 1

ВЛАДИМИР НИКИФОРОВ д а ш ПОСЛЕДНИЙ ПАРОХОД — Мать! Ись давай! Юрка, младший брат. Он работает в снабжении. Возит с другими подтесовски- ми бичами из Лесосибирска, с железнодорожной станции, на «КАМАЗе» стройма­ териалы, запчасти в деревянных ящиках. Как-то привез целую машину этой тары — на дрова. Есть и другие материальные выгоды от его работы. Мы с братом Виктором обнаружили заначку — трехлитровую банку спирта, перепрятали, и нам на неделю хватило, пока крышу шифером крыли Да ящики на дрова разбирали; еще и Юрке наливали — за успехи в работе и примерное поведение. Тот ходил обескураженный и бормотал: — Да я же с ней никуда не заходил! И куда делась? Ближе к вечеру заглядывают материны «товарки»: тетя Паша, бывшая соседка, Ветриха, жена Леньки Ветрова, маленькая Лиза, до старости лет сохранившая тон­ кую и гибкую девическую фигуру. Беседуют, делятся поселковыми новостями, жа­ луются на болезни. Тетя Паша продала дом вскоре после развода с мужем, ссыль­ ным немцем, бывшим главбухом завода, и переехала в однокомнатную квартирку неподалеку; а Иван Иванович, бывший муж, уехал в Лесосибирск, женился там да вскоре и умер. Вечером мать частенько исчезает, отец не выносит ее отлучек. Если сильно достает, я привожу мать, найдя ее у кого-нибудь из товарок. Все близкие товарищи отца, старые енисейские шкипера, давно на кладбище. Правда, иногда приходит дед Торопов, садится на крыльцо рядом с отцом, молча покурит, потом встанет, досадливо, словно отгоняя муху, махнет рукой и уйдет, что­ бы через неделю-другую снова прийти на эту странную «свиданку». Юрки обычно нет до глубокой ночи, а то и до утра, родители не спят, пережива­ ют, вес не могут привыкнуть к поведению непутевого сына. Теперь уже нету в живых ни матери с отцом, ни тети Паши, ни Ветровых. И вот уже больше полгода, как нет на свете брата Юры. Лежат они все на старом Чермян­ ском кладбище. А я живу все лето под Новосибирском на даче и составляю скорбный список родных и близких, друзей и однокашников, в котором никогда не поставишь точку... 1 Поздним вечером 20 мая 1997 года я сидел в Шереметьевском аэропорту, ждал посадки на Новосибирский рейс, пил пиво и чувствовал горькое удовлетворение: наконец-то, пусть так, пусть полным моим провалом, но все кончилось. И шел я к этому провалу не пять лет, что готовил и защищал докторскую, а всю жизнь... При­ шла расплата. За что? За измену себе, за трусость? Или, наоборот, за стремление к свободе и одиночеству? И с моей неистребимой привычкой ходить в рост, а не пол­ зти на карачках, нечего было делать в обществе молодых удачников и старых «прохо­ димцев», которые считают этот способ «прохождения» не только естественным, но и единственно возможным. У победителей много родителей, побежденный всегда сирота. И я остался со­ всем один. Даже внучку Лиду увезли к другой бабушке. Жена во всем обвинила меня, мой дурацкий характер. Что у меня не было опоры. А я подумал, что самая прочная опора — это что-то нематериальное, нереальное. Любая реальная опора когда-нибудь рушится. После этого разговора опять захотелось уехать в Подтесово и жить там. Но надо было работать, председательствовать в комиссии, задавать вопросы, подпи­ сывать и вручать дипломы, произносить речи и тосты, танцевать с молодыми специ­ алистками... Все лето жил на даче и читал старые журналы, свезенные туда. Самыми «свежи­ ми» оказались издания за 1991 год, и в них было много пропущенных мною ранее статей о православной религии. И я только теперь, через семь лет, созрел до размыш­ лений об этом. Правда, вопрос отношения художника к религии, художника к церкви меня вол­ новал еще с середины восьмидесятых, когда многие ринулись в православие. А через десять лет пришлось и писать об этом в одной новосибирской газете. Я понял, что художник грешен изначально. Нет и не может быть поэта, равного Андрею Рублеву; данное всегда больше приобретенного. Бесхитростные строки во славу Христа действительно посильнее, чем «Фауст» Гете. 160