Сибирские огни, 2001, № 1

АНАТОЛИЙ ИВАНОВ АЛКИНЫ ПЕСНИ где начинался день, прилетел ветерок и стих, запутавшись в верхушках сосен. Пере­ стали кричать совы. В безмолвии слушал лес, как рождалась новая Алкина песня. Где весною горели костры, А теперь стынет только зола, Где уже отцветают цветы, Я любимого долго ждала... Слова песни еще с трудом ложились в строку. Еще фальшивят рифмы, и как-то сбивчиво, несмело звучит мелодия. Но скоро, может быть, сегодня же, когда расцве­ тет день, новая песня смело взлетит над деревней, опять удивит людей и по-разному отзовется в их сердцах. А пока Алка сидела, не шевелясь, обхватив руками колени, чуть склонив голову. Маленькие редкие слезинки медленно прокатывались по ее обветренным горя­ чим щекам и, не успев упасть на землю, высыхали. Рано утром старый Максим Теременцев, разыскивая в лесу отбившегося от табуна жеребенка-трехлетку, наткнулся на неподвижно сидящую Алку Уралову. — Э-гей, девка! — окликнул он, но Алка не повернула даже головы, будто не слышала... Старик сполз на животе с незаседланной лошади, привязал ее к деревцу и подошел к Алке. — Жеребчика не видела тут? С белой отметиной на лбу? Куда запропастился, анафема... Все так же сидела Алка, немигающими глазами смотрела в одну точку перед собой. Старик опустился рядом на траву, не торопясь достал трубку. Трубка у деда Максима была особенная, похожая на кубик со сбитыми краями, в который воткнули длинный согнутый гвоздь. Старик уверял, что сделана, она из корня «райского» дерева. Трубка давно почернела, обуглилась и в двух местах про­ горела. Дед Максим выстругал из вереска два колышка и забил дыры. Каждый в Черемшанке знал, что от этого его трубка несколько потеряла свой вкус, но все равно курить из нее «одно блаженствие и прост-таки бальзан для души». Оттого, видимо, и дымил Теременцев на всю деревню день и ночь. — Должно, давно тут сидишь? — осведомился старик у Алки, не спеша набивая трубку самосадом из кисета. — Давно, — Алка подняла, наконец, голову, удивленно посмотрела на Максима Теременцева. — Ишь ты... А зачем сидишь? — Счастье хотела высидеть. Не пробовал? — Я-то пробовал. Да высидел не счастье, а болесть одну... — Уходи, дедушка, отсюда,— тоскливо попросила Алка. Максим Теременцев в ответ только хмыкнул, долго сосал трубку, почесывая бородку. — У меня, девка, вопрос к тебе один есть... обстоятельный и сурьезный больно... — Какие у тебя вопросы могут быть? Как болезнь твою лечить? К доктору иди. — А как же не может быть вопросов, — продолжал старик, посапывая трубкой. — На конце жизни их много накапливается. А ко дню смерти надо иметь полную ясность во всем, чтоб умереть спокойно... Алка молча легла на спину, вытянула онемевшие ноги, заложила руки за голову и стала смотреть на зеленое утреннее небо. — Сережку-то не окрутила еще? — спросил вдруг старик. Алка порывисто приподнялась. Но тут же глаза ее как-то сразу потухли, губы сложились в презрительную усмешку. Девушка снова легла на спину. — Нет еще. Ты что, указчик мне, что ли? — Так ведь Люба Хопрова, жена Сергуньки, мне внучкой доводится. И дети 152